Стоит он, замерев крестиком. Самец - голова всей стаи - в ответе за всех и зрит бдительно. Ребята этих куропаток не трогают - считают своими. Андрей заранее раскидывает корм и часами ждет их. Талип ругается: всю крупу перетаскал. Я всматриваюсь в темнеющее небо и думаю - вызвездит и к утру потянутся гуси.
Холодает. Пора. В палатке тепло, ребята укладываются спать, в углу храпят рубщики, - намотались по снегу.
Весна распускает дороги. Выбитая колея полнится водой, и вся проезжая часть становится хлябкой, а дальше нетронутый, посиневший, набухший, словно больной, снег.
Обычно в это время на ЛЭП с трудом пробиваются последние лесовозы. На горбу леса пристраивают бочки с горючим, ящики с макаронами, тушенкой, мешки с мукой и хлебом. Из-под колес брызжет на ящики грязь и стекает с них, застывая к вечеру коричневыми сосульками.
В это время и наступает охотничья пора. Неудержимо тянет в лес, на озера. Не теряя надежды на отпуск, мы исподволь готовились.
Андрей тоже собирался. От него буквально ничего не удается скрыть. Он просит Талипа сделать ему ружье или на худой конец лук и стрелы. За мной ходит по пятам.
- Дед, а складной нож возьмем, смотри, куда я его запрятал, заговорщицки сообщает он и поднимает рубашку. На голом пузе болтается на веревке складник. - Никому, понял! - шепчет он. - А собак всех возьмем? А незаметно будет? - ластится он, заходя с другого боку.
- Да ты что, Андрей, мы же ни от кого ничего не скрываем. У нас нет от бригады секретов.
- А зачем тогда с дядей Славой шептался? И Талип говорил: "Поменьше языком мели".
- А он говорит правильно, уж слишком ты разговорчив.
Через пять минут:
- Посмотри, я котелок надраил, - блестит в руках Андрея банка из-под сухого молока.
- А может, ты все-таки, Андрей останешься? Кому-то и здесь надо хозяйничать. Не дело нам обоим уезжать.
У Андрея тревожно вздрагивают губы.
- А бригадир ведь останется, - торопится пояснить Андрей. - Ты меня, дед, не хочешь брать, да?
Смотреть на него становится больно. Он не просит и не плачет. Забивается в угол и сидит подолгу без движения, не соблазняясь ни играми, ни собаками. Даже не идет на зов Талипа.
- Ты заболел, Андрей? - спросил я.
Он молчит.
- Что с тобой, Андрюха, дружище?
- Заболел, - соглашается он. - Журавлиной болезнью, как дядя Слава. Я заждался, когда мы поедем на охоту. Я теперь не твой? А ты все-таки мой дед...
Я не выдерживаю:
- Стоит ли огорчаться заранее, Андрюха-горюха?
И Андрея сразу словно подменяют.
- Я не огорчаюсь, дед, нет, нет. Это мне показалось. Одному ведь тебе плохо. Я тебя выручать буду. Вот увидишь, дед!
Голосок звенит, глаза блестят. И он уже не отходит от меня ни на шаг.
Суббота выдалась пасмурной. Тускло пестрели склоны гор, на проталинах голубел стланик, по распадкам тянуло кедровым орехом, сыростью. Мы с Димкой вернулись с промозглого участка, где поставили анкерную переходную опору. Перекусили и повалились на нары. Ночь была кошмарно долгой. Ныли старые раны, ломило суставы и поясницу. Утром за палаткой я услышал гул моторов. Парни повскакивали, наскоро оделись и вышли. Я следом. Осмотрел только что привезенный лес на опоры. Неважный, при погрузке кора облетела, ясно - побит короедом.
Иду на монтажную площадку.
Славка стоит в кругу ребят.
- А воздух какой, братцы, - потягивает он носом. - А? Горы как киты.
- Хватит, Славка! Станком бы занялись, - сердится Димка. - А то скоро новый механик нагрянет, а у нас еще - ни у шубы рукава.
- Зачем нам этот "макензен", при одном взгляде на него мутит, говорит Славка.
Буровой станок ребята окрестили "макензен". Его купили, вернее, нашли в металлоломе и продали нам по копейке за килограмм, а мы сдали взамен 20 тонн другого металлолома. Станок с табличкой на лобовой части: "М-Уралец 19-БУ2-39 г. З-д Макензен советского государственного акционерного о-ва в Германии, г. Магдебург, No 60". Но он никуда не годится. Вместо главного вала у этого "макензена" воткнуто бревно. А на боку станка Славка нарисовал черепаху.
Ребята ходят вокруг него и зубоскалят. Нечем бурить. И это не техника. И так бьют баклуши не один час. Но вот из-за поворота показывается "газик" и подруливает к площадке. Все смолкают. Из кабины выпрыгивает маленький, смахивающий на подростка человек. Подходит. Рыженький, седенький.
- Механик, - представляется он. - А вас я сразу узнал, - говорит он мне. - Будем знакомы, - и протягивает конверт.
- Как дорога?
- Расхлестанная вдрызг, - поспешно отвечает механик, - едва прорвались, не сегодня-завтра ей каюк.
Приглашают гостя на чай с дороги.
- Спасибо, только что перекусили у Марьиного ручья. Великолепная, знаете ли, здесь вода, больше пьешь - больше хочется. Ну, а вы как тут?
- А нам говорили, академика пришлют из бригады Нельсона, - неловко шутит Димка.
- А я и есть механик, - не смущаясь, отвечает приезжий. - И зовут меня Карлом Францевичем.
Все внимательно прислушиваются - любопытно. Карл Францевич подходит к станку.
- Сию же минуту извлеките бревно! - приказывает он. - Несовместимо.
Он ныряет под станок с одного конца, выныривает с другого, ловко влезает в кабину, юркает под капот, близоруко осматривается, обнюхивает.
- Никуда не годится эта рухлядь? - с надеждой обращается к нему бригадир.
- То есть как не годится? - округлил глаза механик.
- Да вот так, мы уже сколько около него топчемся; кто его сюда притащил, тот пусть крутит гайки!
- Как разговариваете! - вдруг кричит маленький механик.
Все удивленно замолчали.
- Издевательство! - У механика дергалось правое веко.
Шутит или всерьез?
- Может, вы имеете лучший станок? Так покажите мне его! Надо работать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34