Младший распрямился и еще раз получил по роже, теперь кулаком – кожу на пальцах срезало, зубастый! Ушел в аут, но тут еще раз прилетело самому, и дальше началась уже беспорядочная потасовка, без расчета и приемов, кто кого достанет. Шабанов не выпускал шарфа старшего, таскал его за собой, как на веревке, и худосочный, придушенный Якуб с выпученными глазами пытался лишь освободить горло. Драться пришлось в основном с Рудиком – вооруженным, вертким, цепким и подвижным, да слишком легковесным, чтоб свалить, сбить восьмидесятикилограммового Германа. И он, изловчившись, ударил старшего мордой о дерево, бросил шарф и освободил руки.
– Зарежь его! – без всякого акцента, цивилизованно приказал Якуб, зажав лицо руками.
Средний отскочил и переложил нож из левой в правую руку.
Как назло перед майскими праздниками в ППН собрали все подснежники, вычистили и вымели – ни палки, ни кирпича, ни одной пустой бутылки! А тем временем Рудик, умело фехтуя ножом, пошел вперед, разжег себя визгом – вот она, дикая дивизия!
Как, откуда и почему рядом оказалась Магуль, Шабанов так и не понял, слишком увлечен был и сосредоточен на сверкающем лезвии. Услышал ее крик – незнакомый, и слишком мужественный для ее утонченного облика. Старший что-то заорал, завизжал, как зажатый дверью кот, и в этот миг Герман наконец-то увидел ее лицо страстным.
Изломав над головой тонкие руки, будто заклинательница огня, кавказская невеста взорвалась целым потоком фраз, голос ее сделался железно-гортанным, губы окрасились малиновым и изгибались резко, выразительно, словно у переводчицы на сурдоязык, вздулись крылья носа и загорелись огромные глаза.
Магуль была чуть ли не на голову выше своих старших братьев, однако испугались они силы ее внезапного гнева. Рудик спрятал нож, бросил сестре что-то визгливое и стал отрывать старшего, все еще стоящего в обнимку с деревом, о которое рассадил рожу. Младший встал сам, подобрал шляпу и принялся чистить ее, сверкая глазами.
– Зарэжу, – буркнул он в сторону Шабанова. Когда они уходили, отряхивая вымазанные зеленью и грязью белые плащи, Магуль еще что-то крикнула вслед – всего три слова, но вызвала гневную страсть младшего. Он развернулся и потрясая руками выдал целую тираду – должно быть, пеной брызгал при этом.
– Пхашароп! – совершенно с иной, чем прежде, интонацией бросила она.
– Почему сейчас-то тебе стыдно? – спросил Шабанов. – Мужики подрались, чего особенного?
– Братья дрались, как чеченцы. Абхазские мужчины не нападают втроем на одного безоружного.
– Правильная традиция, – одобрил Герман, трогая немеющие, распухавшие губы: кажется, и передние зубы шатались…
То ли под воздействием долгого общения с мастером секретных дел Заховаем, то ли от причины вполне объективной – неожиданного возникновения Магуль в ППН, куда не ходили честные, с хорошей репутацией девушки, у Шабанова сразу же возникло подозрение, что нападение братьев и потом явление сестры, спасающей от ножа – заранее спланированная акция. Конечно же он теперь обязан жизнью смелой и дерзкой кавказской принцессе! И никуда не денется – возьмет в жены, а потом злые и коварные братья под ножом или методом убеждения заставят уехать в Абхазию, чтоб создавать там ВВС республики.
Перспектива…
– Кто просил тебя вмешиваться, женщина? – на восточный манер спросил Герман.
– Братья напали, как бандиты – не как мужчины, – туповато повторила она, вновь однако же становясь покорной.
– Им простительно – мстили за сестру!
– Они не мстили за сестру. Они исполняли чужую волю.
– Так, так, продолжай! – заинтересовался он. – Чью волю?
– Начальник велел братьям поймать тебя и избить, – потупилась Магуль. – Хауш сказал…
– Кто?..
– Младший брат сказал…
– Какой начальник? Кто?
– Не знаю… Хауш говорит, начальник.
– Его фамилия – Заховай?
Магуль отлично говорила по-русски, однако сейчас сбивалась, подбирала слова – волновалась и прятала чувства.
– Хауш не назвал фамилию… Якуб знает фамилию, но Якуб молчал.
– А мне сказали совсем другое! Мол, благородный гнев! Месть! Зарэжем!
И еще раз по ее лицу промелькнула тень чувствительности – то, что скрыть было невозможно под белой маской.
– Абхазы тоже стали лживые, как чеченцы. Пхашароп! Мужчины говорят, месть за сестру, а исполняют чужую волю.
Он услышал обиду в голосе! Магуль хотелось, чтобы за нее мстили братья, но такового не случилось. И чувства эти звучали так просто и откровенно, что Шабанову стало жаль ее. Взяв безвольную руку, он привел кавказскую пленницу к скамеечке, усадил, а сам остался стоять.
– Надо уходить, – вяло воспротивилась она. – Здесь плохое место, люди увидят…
– Как же ты здесь оказалась?
– Услышала. Женщина слышит угрозу сердцем.
Герман поверил ей без всяких сомнений, раньше подобных слов было не дождаться от Магуль и они сейчас показались ему ответом на откровения в письме.
– Ты прочитала мое послание?
– Много раз прочитала. И много раз думала… Мы с тобой брат и сестра! Нет, хотела сказать, похожи, как брат и сестра. Ты одинокий без родственников, а я одинока с родственниками. Так случается… Ты сильный, ты настоящий мужчина, как абхаз. Я женщина, я настоящая абхазская женщина. Нам бывает стыдно, когда хотим стать современным человеком, исполнять современный нрав. Ты борешься с собой – я борюсь с собой: так стоять на земле, чтоб не упасть, чтоб не ходить в этот парк искать счастья. Тебе стыдно жить, мне стыдно жить. Потому что кругом жизнь, как здесь, в этом парке. Мужчины и женщины живут без любви. Надежды много, любви нет…
Судя по речи, она все еще волновалась, и эти еще недавно несоразмеримые с ней чувства самым предательским образом топили последний лед в сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18