Оказавшись в спальне у Дейл, мы неторопливо разделись и снова поцеловались, наши языки, наши руки еще только осторожно разведывали, изучали, наши обнаженные тела привыкали друг к другу. Мы не торопились. Простыни и наволочки на подушках были нежно-зеленого цвета, прохладные и слегка влажные на ощупь. Дейл сняла очки, положила их осторожно на ночной столик у кровати, и затем она откинулась на подушки. Ее рыжие волосы разметались по нежной зелени белья, соски на ее груди были нежнейшего розового цвета. Ее волосы на лобке показались мне поразительно светлыми, они почти ничем не напоминали по цвету значительно более яркие волосы Дейл, к которым я уже так привык. На какой-то момент я приподнялся над ней, а затем наши губы снова слились в поцелуе.
Теперь мы были уже более нетерпеливы, наши поцелуи становились все более требовательными, и вот Дейл развела ноги в стороны, и я немного приподнявшись сначала над ней, вошел в нее. Она была очень теплой и влажной, это я ощутил, при первом же движении. Дейл что-то тихо промурлыкала. Одной рукой она обняла меня за шею, а другая ее ладонь покоилась на моем плече. Я приподнял ее за бедра, чтобы она стала еще ближе ко мне, она открывалась мне навстречу, она была согласна на все. Сперва движения наши были спонтанными, мы двигались довольно разрозненно, несколько раз жестко ударившись друг об друга, пока наконец-то нам не открылся новый яростный ритм. «Да», – шептала Дейл, «Да», – вторил ей я, ее губы были у самого моего уха, я же уткнулся лицом в ее разметавшиеся рыжие волосы. «Да, еще», – стонала она, и «Еще, еще», – вторил ей я, слова и тела вторили друг другу, пока мы наконец не достигли той единственной точки во времени и пространстве, где мы слились воедино. «О Боже!» – стонала Дейл, извиваясь подо мной в поисках избавления, прогибаясь под охватившими меня спазмами. Мы откинулись на сбившиеся простыни, и теперь уже просто лежали, крепко обнявшись, полностью обессилевшие перед лицом той маленькой смерти, что нам только что удалось пережить.
– Уф! – сказала Дейл, немного отдышавшись.
– Дейл, – стонал я, – Дейл…
– О, боже ты мой, было здорово.
– Дейл, Дейл…
– Уф!..
Позже я объяснил ей, как меня поразили светлые волосы у нее там, и тут же шутливо поинтересовался, какой же она была на самом деле: натуральная блондинка или же все-таки рыжая, – предположив, что скорее всего в одном из этих мест она все же наверняка подкрашивается для того, чтобы произвести особое впечатление. Дейл же ответила мне на это, что она настоящая в обоих местах, и что сначала, когда она еще только-только начинала взрослеть, то тогда охватившему ее ужасу не было предела, когда стало уже очевидным, что там у нее растут волосы светлого пшеничного цвета, а вовсе не рыжего.
Позднее – в возрасте семнадцати лет – она смогла убедиться, что подобный диссонанс в цвете волос впоследствии сумел шокировать не только ее, а еще по крайней мере одного представителя мужской породы, или лучше сказать единственного из мужчин, которому довелось увидеть ее нагишом, и который по сути изнасиловал ее, до такой степени возбудила его эта многоцветность. В то время Дейл училась в выпускном классе школы. Она была очень прилежной ученицей, уже в десять лет решившей для себя, что ей хочется быть или врачом, или юристом. Впрочем, в скором времени, после того, как Дейл потеряла сознание при виде червяка, которого в ходе игры ее одиннадцатилетний знакомый разрезал на две половинки, выбор был сделан однозначно в пользу юридического образования. Будучи твердой отличницей (по всем предметам, за исключением музыкального воспитания, по которому у нее единственной в классе была лишь посредственная оценка, и все из-за полного отсутствия музыкального слуха, которое сохранилось у нее и по сей день, в независимости от того, сколько уже раз она вновь и вновь слушала Вторую симфонию Эльгара), Дейл и сама не знала, как получилось так, что она связалась с одним из самых крутых школьных атлетов, который в одну из ночей и стянул с нее трусы на одном из калифорнийский пляжей, и при лунном свете он увидел, что волосы под трусами никак не вяжутся по цвету с волосами на голове, после чего он уже озверел окончательно и быстро начал стягивать с себя футболку, джинсы, кеды и пропитанные потом носки, бросая все это как придется на песок, в то время как она дрожала всем телом в девичьем предвкушении, что сейчас внутрь нее должен будет войти инструмент, про который рассказывали (три девчонки из группы поддержки), что величине и всем прочим достоинствам равным ему нет. Там же на пляже он и трахнул ее («Я вся потом была в песке», – вспомнила Дейл), а затем совершил небольшую пробежку, типа той, что он обычно делал на футбольном поле, когда ему удавался тач-даун, а потом он вдруг стал выть на луну, словно оборотень. Дейл уже начала было опасаться, что он свихнулся окончательно, и только позднее до нее наконец дошло, что он к тому времени уже порядком обкурился «травкой», которую ему привез из Мексики один его приятель, и которую он даже не предложил ей попробовать.
Но после того, как нападающий их школьной футбольной команды подошел к ней в школьном буфете и спросил, правда ли это все, что говорят о ее «перманенте», Дейл убедилась, что и язык у ее футболиста оказался таким же длинным, как и все остальное. Как только до нее дошло, что имеется в виду ее необычная пигментация, она тут же приложила его прямо в нос подвернувшимся под руку учебником истории, а затем сразу же уехала домой в машине, которую отец подарил ей на семнадцатилетие («Мустанг» 1966 года, пронзительно – красного цвета, который подходил по крайней мере под цвет ее прически).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95