Я уверена, что все это пространство могло бы послужить гораздо лучшим целям.
– В смысле эргономики?
– Нет, – сказала Джойс. – В смысле пользы.
Не в состоянии ухватить точную суть того, что она высказала, я решил: лучший ход – сменить тему.
– Я тут шел чаю выпить до отъезда. Вам взять?
– Нет, спасибо, – сказала она. – Я не пью чай. Кофе тоже не пью.
– Как же вы тогда время убиваете?
– Вообще-то легко. Например, проверяю, соответствующую ли форму носит персонал.
– А.
– Вы разве не получали новый комплект рубашек в этом году?
– Получал, но предпочитаю старые. В них удобнее.
– Удобство тут ни при чем, – сказала Джойс. – Вы ежегодно получаете новые, чтобы Галантерейному Отделу было чем заниматься. Я бы решила, что человеку с вашим интеллектом это должно быть понятно.
Я не смог определить, комплимент или оскорбление подразумевались ее последним замечанием. К счастью, от мук дальнейшей беседы меня избавил громкий лязг: Джордж захлопнул дверь фургона. Это послужило сигналом к нашему отправлению, поэтому я просто пообещал Джойс, что завтра надену новую форменную рубашку, перешел через дорогу, взял нам чай и принес его своему помощнику на рампу.
– Я вас видел, – сказал он. – Ты за ней ухлестываешь или как?
– Еще чего, – ответил я. – Мы просто разговаривали, вот и все. Вообще-то она высказывает интересные точки зрения.
– Только не забывай, что в конечном итоге она все-таки – начальство.
– Не забуду, – заверил его я. – Уж этого я не забуду.
Мы посмотрели, как Джойс в своих практичных черных туфлях идет к конторе. После чего забрались в кабину и направились сначала в «Веселый парк», затем в «Блэк-велл» и наконец – в «Раджуэй». Как я уже говорил, мы довольно долго в это депо ездили очень нерегулярно – просто потому, что так составлялись графики. И поэтому хорошо знали там всего одного человека – складского рабочего по имени Редж Пиппетт, ярого раннего вольногула, если ярые вольногулы вообще возможны. Пока из нашего фургона выгружали ящики, Редж жаловался на дефицит подписей в последнее время.
– Куда же подевались все наши ранние увольнительные? – вопрошал он. – Исчезли без следа.
– Точно, – согласился я. – Похоже, они как-то вдруг вышли из моды.
– Эх-ма, надеюсь, снова войдут, – ухмыльнулся он. – Только они меня и поддерживали.
Разговор с Реджем оказался живительным: мужик вовсе не сочился мраком и мороком, с которыми я в последнее время все чаще сталкивался. Вместо этого он, казалось, смирился с тем, что наступление крантов – неизбежная реальность, достойная лишь безропотного пожатия плечами. Когда я спросил, что он думает о полноденыциках, он ответил, что воспринимает их как шутку, а вовсе не как угрозу. Это правда, сказал Редж, они – самонадеянные ханжи, но вообще-то довольно безобидны и он уверен, что славные деньки возвратятся очень скоро. В четыре часа мы с Джорджем возобновили свое путешествие, и слова Реджа по-прежнему звучали у нас в ушах. Однако звучность их поубавилась, едва мы заехали под железнодорожный мост на разъезде «Пять углов».
– Ты погляди, – сказал Джордж, всматриваясь из кабины куда-то вверх.
Я подумал было, что он только заметил гигантскую восьмерку, которую я увидел еще неделю назад. Однако, посмотрев сам, я понял: ее совершенно закрасили. Теперь на ее месте красовалась огромная буква «Г» с длинным закрученным хвостиком.
– Где мы это раньше видели?
– Это подпись Гослинга, – ответил я. – Вольногулы, должно быть, взяли ее эмблемой своей кампании.
– Что, серьезно?
– О, думаю, что да. Очень и очень серьезно. Умеренных воззрений Реджа Пиппетта некоторые его
соратники явно не разделяли, но стоило признать: кто бы ни забрался на такую верхотуру, поработал он на совесть. Стилизованная буква «Г» была точной копией подписи, которую все мы отлично знали. Ну а кроме того, смотрелась она гораздо более лихо, нежели вялая восьмерка полноденыциков, в сравнении довольно пуританская на вид. И разумеется, едва до нас дошел смысл нового трюка, мы стали подмечать его повсюду. Заметнее всего выглядел он на бортах «УниФуров». К концу дня мы насчитали более полудюжины примеров, все выполнены в том же вездесущем желтом карандаше.
За следующие несколько дней эмблемы-соперницы стали таким привычным зрелищем, что наше с Джорджем транспортное средство благодаря их отсутствию выглядело подозрительно. В полном одиночестве мы не остались – вокруг были и другие немаркированные фургоны, но всякий раз выезжая на Кольцевую, мы чувствовали себя членами какого-то вымирающего племени. Я предположил, что именно поэтому, когда мы проезжали под караулкой в «Веселый парк», Джон Джоунз смерил меня долгим взглядом. Я бодро помахал ему, как обычно, не получил ответа и направил машину к рампе. Через минуту мы уже припарковались, ожидая, что кто-нибудь придет и разгрузит нас. Мы рассчитывали на обычную задержку, но, к нашему удивлению, Билли Баркер возник почти сразу, полностью экипированный вильчатым погрузчиком. Наш ежедневный груз он извлек из фургона очень быстро (по его меркам), и лишь после этого донес до нас «важные новости».
– Завтра в обед мы проводим массовый митинг, – объявил он. – В свете нынешних трудностей.
– Мы тоже приглашены? – осведомился Джордж.
– Естественно, – сказал Билли. – Народу соберется прилично. Выступить перед собравшимися с приветственным словом мы позвали Леса Прентиса.
То, как он произнес это имя – «Лес Прентис», – предполагало, что я должен был о нем слышать, но я о нем не слышал ничего. Сомнений, однако, не оставалось, что сам Билли – вольногул, поэтому я допустил, что оратор тоже будет из этого братства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47