Дело, я полагаю, вполне поправимое. За дальнейшие успехи вашего театра! – подытожил Брежнев, и Аркадий Аркадьевич бодро тряхнул остатками шевелюры за ушами и на затылке и лихо опрокинул рюмку коньяку. Стараясь не упустить момент, не тратя времени на закуску, отмахнувшись от бутерброда с паюсной икоркой, кем то подсунутого ему, он сразу же вновь нацелился на главу государства с самым искренним намерением поведать ему о жгучей необходимости Академического театра, единственного в мире по своей классической направленности, иметь свой филиал, где бы они могли обкатывать современную тематику, но бдительный Петр Нилыч, холодно поблескивая глазами, каким то образом уже оказался между хозяином театра и главой государства. С ласковым и добродушным видом он стал отодвигать Аркадия Аркадьевича в сторонку, приветливо улыбаясь ему и приглашая в удобный момент пожаловать в министерство культуры лично к нему и там решить и оговорить любой вопрос.
И тут же бодро грянул первый звонок. Рашель Задунайский, вздрогнув и переменившись в лице, помчался за кулисы в твердом намерении успеть сказать несколько слов самой Дубовицкой; как бывает иногда с глубоко творческими натурами, у него вдруг вспыхнуло воображение, и он увидел перед собой одну из мизансцен совершенно иначе, чем до сих пор; он несся по переходам и лесенкам с вдохновенным лицом, но, как это и случается в действительности, магический круг в театре именно в этот знаковый вечер замыкал собой некий один и тот же центр и всех уравнивал в правах, хотя и касалось это множества самых разных, чужих и незнакомых друг другу людей. Что там значил сейчас даже сам всемирно признанный мастер Рашель Задунайский со своими честолюбивыми амбициями, планами и замыслами в отношении своего стремительно накатывающегося шестидесятилетнего юбилея? Ровным счетом ничего. Здесь все в этот вечер были равны.
И тот же Сергей Романович, решивший успеть выкурить в антракте сигаретку, не подозревая об этом, тоже был втянут в вихревое, стягивающееся к центру движение, незаметно и властно захватившее его и неслышно понесшее дальше.
Он уже хотел бросить догоравшую сигарету в урну, когда кто то тронул его за плечо; с приветливой готовностью оглянувшись, он увидел своего старого напарника по ряду дел, известного в подпольном мире под кличкой Обол. Легкая тень пробежала по лицу Сергея Романовича, правда, уже в следующий момент он успокоился.
– Закурить? Пожалуйста, – сказал он, вытаскивая из кармана пачку сигарет и протягивая ее Оболу, ладно подстриженному, в добротном костюме, и пропахшему, казалось, насквозь модным «Шипром» – одеколоном всех уважающих себя мужчин средних лет и в Москве, и далеко за ее пределами. – Ты что дуришь? – спросил он, слегка понижая голос, продолжая приветливо улыбаться, и щелкнул зажигалкой. – Что нибудь стряслось?
– Да ничего, – ответил Обол, затягиваясь, и, помедлив, незаметно кося глазами, слегка отступил в сторону, в угол; курительная комната тонула в сизых волнах табачного дыма, вентиляторы не успевали вытягивать дурманящий смрад. – Знаешь, увидал, не удержался, – усмехнулся Обол, и его круглое, почти безбровое лицо доверительно качнулось. – Случайная встреча, я здесь по одному дельцу, сказать – не поверишь. Из за бугра заказ.
Заставив себя встряхнуться, Сергей Романович остро глянул, он хорошо знал своего давнего напарника и не верил в случайные встречи.
– Рассчитаемся на днях, – сказал он, вторично отмечая какой то новый, незнакомый ранее налет на всем облике Обола, не находя этому объяснения и настораживаясь еще больше. – Я тебя сам найду…
– Ты зря, – сказал Обол, показывая обиду. – Я с тобой сроду в кошки мышки не игрался. Правду говорю, одно дело наворачивается, шик с оркестром…
Ничем не выказывая своего интереса, Сергей Романович лишь исподлобья глянул и с готовностью, дружески кивнул; Обол мог быть только исполнителем, и Сергей Романович, перебирая в уме возможные варианты, предложил сходить в буфет, пропустить по стаканчику коньячку, сдобренного шампанским. Обол судорожно глотнул и с усмешечкой отказался.
– Ты что, не знаешь, кто сегодня в театре? – спросил он и повел глазами по сторонам. – Здесь сегодня на каждого зрителя по три легавых…
– Тс с с! – остановил его Сергей Романович, по прежнему безмятежно улыбаясь. – Ничего особенного, они тут по своему казенному делу, что им до нас с тобой? Пойдем, ничего ведь не изменится, а нам праздник души. Хотя как хочешь, я пошел, надо горло промочить, больно уж зацепило… А какая царица, какая Иринушка! Роскошь, никакими словами не выразить… Совлечь бы с нее царскую мишуру, – жизни можно не пожалеть! А, Обол? Пока, я пошел, не могу, сердце горит.
Полуоткрыв от изумления рот, Обол придержал давнего и проверенного дружка за рукав; на какое то мгновение ему стало не по себе, прорезалось в душе смутное предчувствие, почти откровение, и он, ничего более не говоря, двинулся рядом с Сергеем Романовичем, невольно привлекавшим своей молодостью и красотой взгляды не только женщин, но и мужчин, очевидно, натур утонченных и возвышенных, обязательно посещавших каждый знаменитый театр. Скоро два старых приятеля уже стояли у высокого мраморного столика и пили задиристую смесь коньяка с шампанским. В верхнем буфете, выбранном Сергеем Романовичем из опасения встретить свою даму, стоял солидный, сдержанный шум; люди ели мороженое, пили пиво, лимонад и чай, угощали женщин шоколадом и конфетами. Несмотря на такую мирную, даже несколько сонную обстановку, у Сергея Романовича нежданно негаданно проснулась тревога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134