И затем что-то случилось. Корф, подготовленный для своей деятельности в специальных заведениях, закрытых для непосвященных, явно уловил предостерегающий об опасности сигнал, некий щелчок в потаенных глубинах своего сознания. В первую очередь мелькнула мысль об отсутствии в каталоге художника сведений об этой каминной решетке. Вся жизнь и творчество Батюнина были чуть ли не день за днем тщательно описаны, и решетка, выполненная по его замыслу и эскизам, как он только что сам в этом признался, никак не могла остаться незамеченной, хотя с натяжкой можно допустить какой-нибудь досадный сбой, мучившийся даже в такой идеально отлаженной машине, какой и был Всемирный Аналитический Центр. Но другое больше сейчас озадачило и встревожило Корфа, одного из лучших инспекторов Центра по славянству, а в основном по России, по русскому этносу, и он, продолжая хранить благожелательное выражение лица, уже предчувствовал, что вышел на давно затерянный во мгле времен след чего-то значительного, а, может быть, даже исключительного, глобального, что даст ему возможность шагпуть по службе на самый верх, в ЭЛИТУ, управляющую миром и будущим, ведь в его руках могут оказаться реальные знания, дарующие безмерное могущество над жизнью мира и даже над временем. Боясь спугнуть добычу раньше срока, он упорно пробивался к сокровенному; он был уверен в успехе и от того почти полюбил этого смешного старика, пытавшегося выявить подвох в безукоризненных и ясных бумагах. Тут Корф, глядя на склоненную к столу голову хозяина, с некоторым удивлением подумают о невероятно густой шевелюре художника. Перед ним колыхалась спутанная, видимо, давно нечесанная седая грива, с застрявшими в ней кое-где СУХИМИ иголками еловой хвои. "Черт знает что! - подумал он с некоторым раздражением. - Недавно бродил по лесу, что ли... Кажется, лысых художников в природе вообще не существует... Я лично ни разу не встречал..." И тогда еще один всплеск тревоги заставил его замереть, и глаза его нестерпимо вспыхнули фиолетовым - ему повезло натолкнуться на тайные, мистические символы древнейших праславян, дошедшие каким-то чудодейственным образом до наших дней и заключающие в себе поистине беспредельные знания творящего Космоса, позволяющие якобы повелевать его могучими силами, даже временем и пространством... "Но этого не может быть! - попытаются остановить Корф охватывающее его торжество. - Это же неполноценная, сорная раса, неспособная даже к собственной государственности, и только что на последних своих президентских выборах окончательно подписавшая свой смертный приговор. Если они выбрали главой государства назначенного им со стороны палача, о каких тайных праславянских знаниях, якобы передающихся из рода в род, может идти речь? Такого не оывает в самой природе! Ничтожество и гений, могущество богов рядом с нищетой и разложением?.. Не сходи с ума, ты можешь невзначай вляпаться в дурацкую историю... Какая-то глупая каминная решетка... Перестань... встряхнись и приди в себя - этого не может быть, потому что не бывает..." И, однако, он понял, что самой судьбой ему выпало на долю невероятное встать на порог бессмертия, а может быть, и перешагнуть его, и сколько он ни приказывал себе не смотреть в сторону камина, чтобы как-нибудь не насторожить хозяина, он не мог оторваться от странного, затягивающего, живого ритма рисунка в бронзе... Еще немного, и он уже был вовлечен в колдовское, неостановимое, солнечное движение и, ужаснувшись, несмотря на все свои попытки, не мог из него вырваться - оно несло и сжигало его, и от этого его охватывало ни с чем не сравнимое наслаждение исчезновения... И тогда, не выдержав, он страстно вскрикнул и очнулся от своего собственного потрясения. Словно в ответ на его мысли Батюнин поднял голову, и опять его вбирающий взгляд заставил Корфа почувствовать себя неуютно и неловко. - Что же, Михаил Степанович? - тем не менее спросил он весело, уже как бы заранее определяя положительный ответ хозяина. - Что же, - тихо и неопределенно повторил старый художник. - Это, пожалуй, самый невероятный случай в моей жизни. Просто - необъяснимый! Человек, давно всеми забытый и даже похороненный, вдруг оказывается кому-то нужен, позарез необходим, да еще по такой цене! Прошу прощения, я в это поверить не могу... Не могу, и все! - Михаил Степанович, дорогой... - Извольте объяснить, кому и зачем понадобилась моя старая мазня? прервал Батюнин. - Нет, нет, уважаемый Геннадий Акилович, извольте изложить свои мотивы... Я старый и нищий - да, это так, но смеяться над собой я никому не позволю! Кстати, вы пьете водку? - Да, пью, - неожиданно улыбнулся Корф. - Рюмочку с вами с удовольствием, - Прекрасно... У меня нечем закусывать, вот только яблоки... немного старого сыру. Должен был уже приехать соседский парнишка, Игорек, кое-что привезти... Я послал его на Арбат коечто продать из моих шедевров. Продать или произвести натуральный обмен, а его все почемуто нет... Закусим яблочком, вот нож. - Яблоки - это великолепно! - опять одобрил Корф, и они выпили. Водка показалась гостю чересчур крепкой, и он тотчас изооразил удовольствие и даже восхищение. Хозяин же, словно ожидая новых чудес, глядел на него молча и внимательно. - Признаюсь, Михаил Степанович, я и не ожидал другого, - справившись со спазмами в горле, приветливо сказал Корф. - За объяснением далеко ходить не придется. Человечество зашло в тупик, необходимо отыскать иной путь и иной смысл его движения. Грядет совершенно неведомая цивилизация, основанная на иных законах бытия, даже в иных энергетических ипостасях. Остановить или переменить этого никак нельзя - человек слишком ничтожен перед законами всесильного Космоса.
1 2 3 4 5