И я не могу не восславить мудрость Его.
Больше я не стану говорить о себе и своих прегрешениях до самого последнего причастия, когда испрошу у вас искупления.
Теперь же надобно хоть немного посодействовать выполнению тяжкой задачи, поставленной передо мной, – сорвать личину Мальпертюи.
Увы, отче! Трижды увы! – бесплодны оказались все мои усилия и более чем скудны результаты, о коих могу вам поведать. Боюсь, услышав все, что я готов рассказать, вы почувствуете себя в еще более глубоких потемках.
Кто есть, кто был Кассав? Квентин Моретус Кассав?
– Не вздрагивайте, отче, не думайте, что болезнь говорит моими устами: впервые я вышел на его след в анналах странной секты иллюминатов – общества розенкрейцеров, зародившегося около 1630 года в Германии, чьи тайны так и не удалось никогда раскрыть.
Но ведь тогда, возразите вы, этот загадочный и злополучный человек прожил более двухсот лет?
Так вот, вы, без сомнения, осведомлены – ученые и исследователи с тревогой и отвращением констатировали: розенкрейцеры открыли эликсир долголетия.
Разве некоторые из них, например Розенкранц, не превзошли на несколько люстров столетний рубеж? А еще более настораживает следующее: их исчезновение достоверно зафиксировано, но нет не единого свидетельства их смерти!
Квентин Моретус Кассав обладал колоссальными познаниями, будучи доктором оккультных и алхимических наук; я обнаружил трактат по демонологии и некромантии вкупе с кратким и ужасающим в своей ясности исследованием каббалы, целиком написанный им, – настолько чудовищными показались мне эти откровения, что я без сожаления предал их огню.
Он также был замечательным эллинистом, и одно время я считал возможным, что, очистив дух свой, он сможет предаться любимому поиску вечной красоты, этого нетленного сокровища античной Греции.
О, как мне предстояло разочароваться! Какие чудовищные помыслы таились за золотым светоносным покровом!
Кассав сформулировал закон, выводы из коего должны были послужить его страшным целям: люди сотворили богов – или, по крайней мере, способствовали совершенствованию и могуществу богов. Люди пали ниц перед безмерным творением собственных рук своих и разума, склонились перед волей богов, подчинились их желаниям и приказаниям; но в то же время обрекли их на смерть.
Боги гибнут… Где–то в безднах пространства плывут огромные мертвые тела… Где–то в пространстве медленно, в течение веков и тысячелетий замирают агонии…
Кассав мало путешествовал, но дух его странствовал, не признавая границ, и Кассав довольствовался этим.
Похоже, время мало что для него значило, если принять во внимание то, что было сказано о его фантастическом долголетии.
В один прекрасный день он отдал приказ.
Снаряженный по его повелению корабль отправился в Аттическое море.
На борту оказался и мой дед Дуседам, человек извращенный, но знающий; командовал кораблем капитан Ансельм, отец Николаса Грандсира.
Полученные инструкции отличались весьма странным характером:
Во что бы то ни стало требовалось разыскать умирающих богов античной Греции!
Я не случайно сказал – умирающих , ведь никто из языческих богов не мертв, в них еще тлеет искра жизни.
Постарайтесь же выслушать без содрогания одну из посылок того, что я называю законом Кассава.
Не люди рождены по прихоти или по воле богов, напротив, боги обязаны своим существованием человеческой вере. Умри вера, погибнут и боги. Но вера не гаснет, как обычная свеча, она вновь возгорается, обжигает, распространяется и агонизирует. Этой верой и живут боги, в ней черпают силу и могущество, если не самое форму своего существования. Так вот, боги Аттики не исчезли еще из сердец и душ человеческих: легенды, книги, искусство поддерживают тлеющие уголья, на протяжении веков подернутые лишь слоем пепла.
– Не ищите омерзительных мертвецов, – повелел Кассав, – но подберите раненых. Мне они пригодятся!
Вы читали мемуары несчастного Жан–Жака.
Что вы об этом думаете?
Я воздел дрожащие руки горе.
– Боже мой, верить ли, что они нашли?…
– Верьте! – с силой отозвался аббат Дуседам, – но только…
Тут речь его была прервана обмороком; едва очнувшись, аббат вновь потерял сознание – такой затяжной приступ слабости вызывал серьезнейшие опасения.
Брат лекарь испросил у меня дозволения применить энергическое средство, которое способно было привести больного в чувство, правда, тем самым сокращало его жизнь на несколько часов.
После вполне понятных колебаний я взял на себя ответственность.
Аббат Дуседам очнулся и почти сразу продлил свою повесть.
Однако первоначальная ясность и точность уже не восстановились, так что продолжение его рассказа явило собой чередуемый длинными паузами затрудненный монолог, нить которого не раз прерывалась.
Верно, большую часть его речей можно отнести на счет лихорадки, а потому последующие записи я лично расцениваю только как документальное свидетельство.
– … они парили в воздухе; иные, уже мертвые, реяли облачными клочьями. Дед мой Дуседам выразился образно и весьма кощунственно по отношению к божествам, пусть и языческим; божественная мертвечина, по его словам, распадалась и рассеивалась по всей розе ветров.
Кое в ком едва пульсировала жизнь; согласно Кассаву, эту жизнь поддерживали в них темные верования, укоренившиеся в опустелых человеческих сердцах.
В некоторых жизненная сила едва тлела, и божества деградировали в личинку, зародыш; а кое–кому, хоть и в жалком состоянии, но удалось избежать распада.
Из–за того, что в душе человека страх более живуч, чем вера, силы темные выжили в большем числе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56