За тщедушной порослью кустов съежилась богиня, нагая, боязливая – последняя Горгона, вопреки всем превратностям, сохранившая могущество и трагически величавую красоту… На прибрежной гальке пугливые дочери Тартара пытались поддержать костер из сухих водорослей…
– Ха–ха! Представляете? Вулкан приволакивает ногу, Фурии заламывают руки с давно нестриженными ногтями, иссохшая Юнона собирает чахлые ростки себе на прокорм, а единственный из Титанов, избегнувший Юпитерова гнева, – всего лишь покорный Вулкану немощный калека…
Их ярость и отчаяние оказались бессильны перед магическим оружием людей нового времени, явившихся их поработить.
Кассав, великий мэтр тайных наук, снабдил Дуседама некоторыми грозными формулами–заклинаниями, способными сотрясти звезды на своде небесном. И Дуседам без малейшего колебания воспользовался ими.
Да, этот мошенник наложил руку даже на последние вспышки божественной жизни. Не спрашивайте, что он сделал… Его гусиное перо не осмелилось доверить бумаге подобные откровения.
Наступила долгая пауза, затем умирающий более часа находился в явном горячечном бреду. Даже когда он успокоился, мне с трудом удалось проследить за его лихорадочной и отрывистой речью.
– Их насильно увезли с тысячелетней родины… Засадили пленниками в тошнотворный корабельный трюм… Как, в каком обличье – кто теперь скажет?…
Обо всем этом Дуседам умолчал. Розенкрейцеры, и в особенности ужасный господин Кассав, владели множеством поистине нечеловеческих тайн!
Кассав принял пленников, как принимают обыкновенный доставленный товар… ха–ха!
Боги, или то, что от них оставалось, были проданы, точно мясные туши, за ливры и экю… ха–ха!
И сдается мне, Кассав еще считал себя в накладе!
Ведь все лучшее кануло в небытие и ему пришлось удовольствоваться разлагающимися останками! Ха! Кое–кого я уже упоминал: Вулкан, ближе к Аттике Гефест – небесный уродец, к тому же связался с некоей дешевенькой богинькой сомнительного происхождения. Эвмениды состарились в злобствующем бессилии. Жалкая развалина – бывший Титан; за неимением Циклопов Вулкан взял его в подчинение. Юный олимпийский паж на ролях второстепенного любовника – сам Кассав не осмелился угадать в нем лучезарного Аполлона.
Возможно и другое… возможно…
Ха–ха! Кассав, этот мошенник, диктующий свою волю богам… Он осознал–таки свое бессилие, когда после злонамеренного похищения захотел дать им телесное воплощение и жизнь!
Тщетно искал он решения в самых грозных гримуарах; пришлось искать помощи у родственника – существа, воплотившего самое гнусное скудоумие. То ли в насмешку, то ли с какой–то темной и загадочной целью Кассав сделал своего кузена если не доверенным лицом, то во всяком случае наследником, разумеется, бесконечно малой части своего инфернального знания. Безмозглый прислужник Кассава всецело отдавался одной странной и болезненной страсти – таксидермии! Славный Филарет! Он–то и изготовил для богов оболочки – человеческие личины. Он засунул богов античной Фессалии в этакие мешки, где они едва ли сделались людьми!
Слушайте… одна из них… была красива, даже столетия пощадили ее – последнюю Горгону. Двум тупоумным служителям, своим родственничкам, Кассав доверил ее в качестве родной дочери… Диделоо, глупому экспедитору в мэрии, и его жене, бывшей шлюхе из портового квартала. Ха–ха! Это последнюю–то Горгону, и посейчас прекрасную и даже могущественную Эуриалию!
Ближе к вечеру аббат Дуседам успокоился, и наш добрый брат лекарь дал ему целебный отвар, в полной уверенности, что с его помощью больной без страданий отойдет в мир иной.
Я отправился немного отдохнуть, но едва пробило десять часов, брат Морен, дежуривший у постели умирающего, в великой спешке явился ко мне с известием, что аббат проснулся и, кажется, пребывает в совершенно ясном состоянии духа.
– Отец Эвгерий, – обратился ко мне аббат, – пришел мой час. Видно, я не все успел вам рассказать. Мои мгновения сочтены, не утешайте, я чувствую это.
Кто есть, кто был Квентин Моретус Кассав? Я и сам задаюсь этим вопросом.
Был ли он демонической инкарнацией? Не думаю, хотя, пожалуй, в его счетах с Лукавым фигурировал в качестве феода проклятый дом – Мальпертюи, где он предавался своим ужасным опытам. С какой целью он заключил после смерти в сем доме известные вам креатуры?
Не знаю. Однако посмею высказать рискованную догадку: он доверил завершить эксперимент самой судьбе.
Теперь мне представляется, что обитатели Мальпертюи подчинялись непредсказуемым силам своей божественной и человеческой сущности. Какая сущность в них главенствовала? Можно ли знать наверняка? Под навязанными гротескными личинами они испытывали тяжкий гнет. Озаряло ли их просветление? В этом я смею быть уверенным; однако, по–моему, и в эти часы пробуждения они не умели воспользоваться своей божественной властью. Даже и тогда оставались они жалкими созданиями. А в долгие периоды забвения и вовсе не вспоминали, что они боги. Странное человеческое и даже растительное существование, лишь временами неясное беспокойство, смутное ощущение своего истинного естества… Тут я вновь прервал Дуседама…
– Вы говорили и о других божествах, не называя имен.
Казалось, Дуседам ожидал моего вопроса и хотел ответить, однако новый обморочный приступ прервал его повествование.
Придя же в себя, он продолжил:
– Торговля красками… символично… свет и цвет… Лампернисс… о да! Вспомните последнее слово в его жизни!
– Я помню: Обещайте!
– И еще он добавил: Не то!… Ах, я вижу Лампернисса, рыдающего, когда его лишали света ламп;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56