Нтикима взял его за руку и провел вперед, к живым мертвецам. Мальчик огляделся и сделал знак Квинтусу, который тоже выступил вперед. Все трое, с Нтикимой посредине, вышли в центр полукруга Эгунгунов.
Нтикима поднял руки и приветствовал вампиров на уруба, спрашивая, согласно ритуалу, что они хотят сказать.
Один из них что-то ответил на уруба, но Ноэл ничего не понял. Было неясно, к кому обращался вампир, оставалось только молча ждать.
Нтикима заговорил, наклонив голову и жестикулируя. Ноэл расслышал «Огбоне», «элеми», «Они-Олорун» и другие знакомые слова. Когда Нтикима указал туда, где лежал Гендва, Эгунгуны забеспокоились. Шестеро из них несли факелы, а трое, кроме того, короткие копья; у троих без факелов были церемониальные барабаны. У некоторых имелись жезлы с перьями, которые Ноэл видел в храмах, напоминавшие о Элегбе, Олори-мерине, то есть о самой действенной загробной магии. Когда Нтикима показал на Гендва, копья с жезлами были подняты в знак обвинения или угрозы, но Ноэл не знал, чего должен бояться больше.
Один из Эгунгунов отделился от группы, наклонился над Гендва, осмотрел его. Выпрямившись и повернув разукрашенное лицо-маску к свету факелов, он выкрикнул угрозу и нацелился жезлом в сердце Нтикимы.
Нтикима что-то отрицал, но отпрянул назад, как после удара.
Ноэл не сомневался, мальчик в смертельной опасности, несмотря на кажущуюся безобидность жеста, – ведь живые мертвецы стояли перед людьми с бременем вины. Каким бы ни был жезл, он мог убить скорее, чем копье или пушка.
Недолго думая Ноэл прикрыл собой Нтикиму, толкнув его себе за спину и делая шаг вперед, к угрожающему жезлу.
– Мальчик ничего не сделал, – сказал Ноэл на уруба. – Он не виноват. Он служил элеми и Огбоне, как мог.
– Осторожно! – прошептал Квинтус.
Но Ноэл не нуждался в предупреждении. Он достаточно хорошо знал, что у туземцев отсутствовали галльские представления о вине и ответственности. Если дела шли плохо, они искали козлов отпущения, на которых можно отыграться за вину племени, даже если виноват был кто-то другой.
– Один из нас напал на элеми, – произнес Ноэл медленно, потому что недостаточно бегло говорил на уруба. – Серебряная болезнь лишила его разума. К нему пришел Шигиди! – Он хлопнул себя по лбу, чтобы подчеркнуть свои слова.
– Шигиди! – повторил Эгунгун и сделал шаг к Ноэлу, направляя жезл в его сердце.
Ноэл стоял молча. Эгунгун шагнул еще раз, и Нтикима прошептал по-английски:
– Если он прикоснется к тебе, ты умрешь.
– Мы пришли в Адамавару, – опять заговорил Ноэл на уруба. – Потому что нас позвал Экеи Ориша. Нас не надо уничтожать и обвинять. Вы должны привести всех… каждого… в Илетигу. Олорун хочет этого.
Эгунгун сделал еще один шаг, целясь смертоносным жезлом.
– Олорун хочет этого, – повторил Ноэл, не смея отвести взгляд от выпученных глаз огромной маски. Это было абсурдом, но он физически ощутил давление жезла на бьющееся сердце, как будто жизнь попала в смертельный капкан, сжимающий его, пока кровь не брызнет из тела и душа не сгорит, как моль в пламени свечи.
Кордери знал – перед ним человек в маске и на сердце нацелено не оружие, а символ, бессмысленный с точки зрения его собственных убеждений. И все же чувствовал, что умрет от касания жезла, как сказал Нтикима. Эгунгун обеспечит это.
Вдруг Ноэл почувствовал переполняющую его лихорадку. Ни рука, ни плечо, на котором начало расползаться черное пятно, не болели, казались онемевшими, но его бросало в жар, мутило. Волнение лишало сил, и он понял, что от прикосновения жезла упадет.
Ноэл не видел Квинтуса, однако ясно различал других, позади и рядом с Эгунгуном. Лейла застыла в напряжении, не понимая, что происходит, но замирая от мысли, что их жизнь под угрозой. Нгадзе тоже был испуган, пламя факелов отражалось в белках его глаз. Ибо так же боялись Эгунгуна, как уруба, потому что через него Огбоне осуществляло свою власть над племенами.
И в этом момент Ноэл увидел Лангуасса.
Лицо его было изможденным, темные волосы и плохо постриженная борода свернулись пыльными прядями, глаза лихорадочно блестели, отражая пламя факелов. Он стоял на колене, упираясь локтем в левое бедро, и тщательно целился из мушкета.
Ноэлу показалось, что между человеком в химерической маске, роковым жезлом, вобравшим в себя ярость всех темных языческих богов, и безумным пиратом, чужим на этой безжизненной, мрачной земле, с выплевывающим свинец оружием, почти нет различий.
– Лангуасс! – крикнул он. – Ради Бога, нет!
Возможно, призыв к Богу был неверным. Возможно, не стоило кричать на языке, непонятном для колдуна в маске.
Эгунгун издал вопль, бросился вперед, целясь жезлом в грудь Ноэла.
Лангуасс выстрелил.
Эгунгуна рухнул на землю – жезл прошел в нескольких дюймах от груди Ноэла.
Ни звука не издали фигуры, стоявшие полукругом.
Они смотрели, застыв в изумлении.
Упавшее тело лежало одно мгновение спокойно, затем задергалось. Огромная маска треснула и развалилась, уступая резким движениям головы. Когда татуированное лицо священника-мкумкве показалось из обломков, Ноэл понял, что выстрел Лангуасса разбил маску, но пощадил голову под ней. Человек был испуган и оглушен, но невредим. Он встал на ноги – живой, вышедший из оболочки поднявшегося мертвеца, в переплетении естественного и сверхъестественного.
– Нас зовет Олорун, – сказал Ноэл, глядя в глаза живого человека. – Не надо вредить нам.
Колдун не пытался подобрать упавший жезл. Он больше не был Эгунгуном. Встретившись на мгновение взглядом с Ноэлом, он оглянулся на полукруг вставших мертвецов, чьей задачей было обвинение, осуждение от имени всех поколений предков, чьи жизни пунктиром отмечали линию от черных туземцев к их собственному черному Адаму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140