Странно, но беспокоился не о себе, а о Беренике, ведь пила она зараженную черную кровь из больных вен. Он не раз молчаливо сопротивлялся, когда женщина склонялась над ним, та смущенно отходила, не зная причину тревоги.
Ему привиделось, по меньшей мере, однажды, что она разрезала ему горло ножом, жадно слизывала хлынувшую кровь, но, выздоровев, он понял: это был сон. Береника пила его кровь из порезов на груди, а не на шее, и он ощущал только томное согласие с тем, что она делала.
Ноэл не уловил момента своего возвращения из болота отрывочных воспоминаний к полному сознанию, но один случай запомнил как истинное возобновление жизни с ее проблемами. Это случилось ночью, когда он проснулся от какого-то звука.
Он знал, что лежит на своей кровати, на левом боку, лицом к черной каменной стене. Ощущал одеяло, согревающее тело, матрац, и вдруг по затылку пробежал сквозняк. За спиной, в комнате, что-то двигалось.
Какое-то время лежал, прислушиваясь. Звуки создавали впечатление, как будто по полу тащили тело, тяжело и отрывисто дыша.
После безуспешной попытки он наконец повернулся и спросил, удивляясь немного своему голосу:
– Кто здесь?
Раздался короткий тревожный крик:
– Кордери? Мастер Кордери? Это в самом деле ты?
Голос был едва узнаваем, но слова сказали больше, чем звук.
– Лангуасс? – Ноэл попытался сесть и понял, что опять чувствует свое тело, может управлять любой мышцей.
– Слава Богу! – воскликнул пират, чуть не плача. – Кордери, я был в аду! Я горел, дружище Ноэл, и черти мучили меня!
– Да, – сказал Ноэл, больше озабоченный своими ощущениями, чем приходом посетителя. – Я сам был там и только теперь уверился, что меня там нет.
Он вглядывался в темноту, желая рассмотреть лицо пирата. Ночь была светлой, сквозь прямоугольник окна виднелись звезды. Их свет не был ярким, но позволял видеть. Когда протянутая рука коснулась лица Ноэла и перешла к плечу, он различил неясную тень. Голова была внизу, рука поднята вверх, Ноэл понял, что Лангуасс полз по полу не в состоянии идти.
– Помоги мне, – попросил Лангуасс. – Ради Бога, помоги.
Ноэл не представлял себе, как помочь, но Лангуасс схватил его правую руку, и он перехватил ее левой, поддержал.
– Спокойно, парень, – проговорил он. – Ты вернулся из ада, куда тебя унесли сны. Ты в мире опять, и серебряная болезнь уходит из усталых мышц. Мы побелеем, как кость, раньше чем сообразим об этом.
– Если я теперь не в аду, – сказал пират, – тогда наверняка оттуда недавно пришел, если усну, опять окажусь там. – Казалось, он не доверял словам Ноэла.
– Этот ад внутри нас.
– Мы болели, парень, и это все. Серебряная смерть угостила нас страхом перед будущим. – Ноэл вспомнил, что Лангуасс заболел до того, как черные пятна появились на его коже. Пират ходил тогда целый день, демонстрируя силу, храбрость, сопротивляясь истощению, истекая потом в полубреду. Понял, что Лангуасс мог не помнить об Эгунгуне и о своей попытке убить поднявшегося мертвеца. Мог даже не знать, что они в Адамаваре.
– Они расспрашивали тебя? – спросил Ноэл.
– Адовы дети мучили меня, – пожаловался Лангуасс, – на проклятом языке, который я забыл.
Лангуасс в юности был образованным человеком, видимо, изучал латынь, но это было давно. Пират знал всего несколько слов на уруба. Что бы ни узнали элеми от Квинтуса и самого Кордери, они вынуждены были довольствоваться меньшим в случае Лангуасса.
– Где мы? – прошептал пират.
– В цитадели, в Адамаваре, – сказал Ноэл. – Дворец вампиров. Ты видел перса, называющего себя Кантибх, или женщину, Беренику, в чьем доме мы находимся?
– Кордери, – шэпотом ответил Лангуасс, – я не знаю, что видел и что со мной сделали. Пока не нашел тебя, я бы поклялся, что был во дворце Вельзевула в городе Дис, где его сатанинское величество сыграло дурную шутку с моей душой и телом, и поклялся бы отказаться от всего мною сделанного и сознаться во всех своих грехах. Попросил бы прощения у самого Ричарда, если бы он пришел как благородный рыцарь, каким прикидывается, чтобы избавить меня от этой напасти!
– Тише, – мягко сказал Ноэл. – Если бы Квинтус был здесь, он бы отпустил твои прегрешения, услышав твою исповедь, но я только Ноэл Кордери, который не может прощать все грехи и не будет просить раскаяться во вражде к Ричарду Львиное Сердце, Галльской империи. Хотелось бы зажечь здесь лампу или свечу.
– О нет! – Лангуасс всхлипнул. – Я не тот, кем был, тебе не понравится смотреть на меня. Если я не мертв, Кордери, то покрыт черной проказой и более противен для глаза, чем верный Селим.
– Не думаю, – успокоил его Ноэл. – Я тоже был в них, и все прошло. Как я тебе сказал, чистота вернется к коже, хотя может не возвратиться к нашим бессмертным душам. Ад не может нас удерживать, и однажды мы сможем получить дыхание жизни.
– Мой Бог, – простонал Лангуасс. – Ты не… ты не можешь. О, какая связь между такими, как я, и наказующим Богом? Проклятие Богу и его трудам! Но ты должен простить меня, Кордери, простить меня за все то, что я…
Ноэл не хотел слушать дальше, ему не нравилось, что Лангуасс сначала проклинает Господа, а потом просит прощения. Но пират не смог закончить фразу, закашлялся и опустился на пол.
Послышались еще звуки, Ноэл понял, в комнату вошли люди. Лангуасс ослабил хватку, и Ноэл освободил свою руку.
Пламя свечи осветило каменные стены, две большие черные тени появились у кровати. Пламя приблизилось, и Ноэл узнал перса Кантибха.
Лангуасс с трудом поднял голову, повернул лицо к свету. Он казался жуткой карикатурой человека, с лицом, покрытым серыми пятнами, черными губами, глазами лунатика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140