Ян раскрывает журнал и показывает свой репортаж. Бригадир взглядывает мельком и засовывает журнал в карман куртки-спецовки. Мы с удовольствием смотрим на него.
Я не записал его фамилии. Вообще по старой привычке пишущего стихи я всегда, где бы ни был, ношу в кармане блокнот и ручку. Записываются строчки и строфы, пришедшие в голову. Собственно, в этих блокнотах, так вот, постепенно, и «собирается» стихотворение. Одно, может быть, чуть ли не сразу, другое – полгода или год, иногда переходя из блокнота в блокнот. И многие мои коллеги, как мне известно, работают так же несерьезно, как бы на ходу. На больших листах, за письменным столом пишется проза.
Но такие наши записи-заготовки, начала и концовки будущих стихотворений, разумеется, не то, что конкретные и строгие записи журналиста, газетчика.
И еще у меня есть недостаток: я не фотографирую. Пробовал, но понял, что это мне мешает и все как-то проходит мимо меня.
Мы идем к мосту, он не сразу виден из-за высоких елей. Йозеф с нами, он из шоферов, которые буквально всем интересуются в дороге. Немного отстав, шагает, позевывая, Пижма.
Мост уже наведен, но нет еще ни настила, ни перил, ни всего мостового сложного хозяйства. Дел еще много, а бригадир говорит уже о новом мосте, о новой реке, куда поедет он со своей старухой и ребятами. «Ребята» – это его монтажники. Есть и свои дети, и внуки уже, но то все народ оседлый. Такая жизнь не по ним.
Серая стрела моста стремительно прочерчивает синеву. Мы стоим внизу. И конечно, не только я, но и мои попутчики вспоминают о другом мосте.
– На твой похож? – спрашивает Николай Иванович.
– То старый мост, то совсем другое дело.
Николай Иванович задает вопросы о высоте, о длине моста, о грузоподъемности и записывает ответы огрызком карандашика. Николай Иванович – прозаик и журналист, человек обстоятельный. А ответы бригадира действительно внушают уважение. Ян переводит, изнемогая от восторга, от гордости, от желания показать и объяснить все как можно лучше. И Врбецкий и Йозеф тоже слушают серьезно и внимательно.
А я с удовольствием смотрю на их молодые румяные лица, на знаменитого бригадира, на милого Николая Ивановича, на синеву неба и серую рябь реки.
– Когда ставили опоры, – заканчивает рассказ бригадир, – на дне работали водолазы, и вдруг слышим наверху по телефону: – А ну давай-давай отсюда! А ну, отойди! – оказалось, что прямо в стекло скафандра водолаза смотрит гигантский сом…
Все смеются. Мы поднимаемся к машине.
– Николай Иванович, что это у тебя карандашик какой-то несолидный? – спрашиваю я.
– А ты знаешь, что все путешественники делали записи только простым карандашом?
– А! – догадываюсь я. – Это чтобы чернила не размылись во время кораблекрушения.
– Не волнуйтесь, что задержались, – говорит Ян. – Я сказал, чтобы наш Пепичек побыстрее ехал.
Йозеф слегка пригнул голову и, почти не мигая, смотрит на дорогу, а стрелка на спидометре неуклонно идет вправо: 100… 120… 130… 140…
Хороша «Татра-603», ничего не скажешь! И шофер – молодец.
– Так, так, Пепичек! – восторженно кричит Ян.
– А Пепичек – это что? – спрашивает Николай Иванович. – Фамилия?
Йозеф – в зеркальце – улыбается.
– Нет, – говорит Ян, – это уменьшенное. Настоящее имя Йозеф, а уменьшенное, ласково – Пепичек.
– Это как же оно получается?
– Ну, вот, Йозеф – Джузеппе, потом Пеппо, потом Пепичек. Давай, Пепичек. Впереди город Писек.
Действительно, у обочины вырос транспарант: «Pisek». Йозеф сбросил скорость.
А где же мост, тот мой мост, километрах в десяти перед Писеком?
Я не сразу понял, что мы въехали в город с другой стороны, мне казалось, что в Писек не может быть другой дороги, кроме дороги моей юности.
Потянулась обычная для всех городов современная модерновая окраина, обычные для всех – международного класса – Черемушки с 8 – 10-этажными сборными домами ярких расцветок.
– Узнаете? – смеется Ян. – Или этого не было?
– Этого – нет. А вот это было.
Прямо перед нами река Отава, ее совершенно неподвижная чистая гладь, а по сторонам нависают над нею утопающие в зелени черепичные крыши, трубы, башенки старого города и еще один точно такой же чистый и четкий городок опрокинут в зеркальной воде. Прелесть таких городов и в том, что в них ничто не меняется. На окраине строятся Черемушки, но в центр города никто не станет втискивать стандартные дома, может быть, и более удобные. Кому нужна подобная разностильность? Город сложился постепенно, веками, это история, а историю следует уважать. Город Писек – славный старинный город. Еще в XIII веке, в раннеготический период, возник здесь крупный замок, который «оброс» городом. Этот город потом, в начале XV века, активно участвовал в гуситском революционном движении. Как и в близлежащем городе Таборе, где Ян Жижка основал по сути столицу движения, в Писеке была образована община. В центре города на площади стояли кадки, где хранилась общая казна и имущество. Это были проявления так называемого потребительского коммунизма.
Маленький городок Писек известен крупными демонстрациями под лозунгами провозглашения независимой Чехословакии в 1918 году и борьбой с германской оккупацией во вторую мировую войну. Вот какой это город.
Мы проходим по старому узкому Каменному мосту со статуями. Этот мост старше Карлова моста в Праге. Поднимаемся на крохотную аккуратную площадь. Странное чувство: здесь я патрулировал с автоматом ППС на ремне, с красной повязкой на рукаве, – представитель Страны Советов, – а вот из этой улочки вышли три американца в расстегнутых мундирах и пошли на меня, целясь фотоаппаратами. Потом они по двое по очереди снимались со мной, потом мы покурили, и они жестами и мимикой обещали принести карточки сюда же завтра или послезавтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11