Часто получаюсь так, что я был на юге в то время, когда Оуэну был нужен на севере, и совмещать две работы оказалось гораздо труднее, чем предполагал Оуэн. В конце концов Джорджу пришлось нанять другого жокея, который бы постоянно жил рядом, хотя я еще полтора года до своего переезда в Беркшир выполнял секретарские обязанности и тренировал его лошадей. Я всю жизнь буду благодарен Джорджу Оуэну за прекрасный старт, который он дал мне, мы остались близкими друзьями, и впоследствии время от времени я работал с его лошадьми на соревнованиях, которые проходили на севере.
Немного спустя после скачек в Вустере мне предстояло первый раз участвовать в Большом национальном стипль-чезе на ипподроме Эйнтри в Ливерпуле. Я уже работал с Парфеноном, лошадью, заявленной на это крупнейшее событие в мире скачек. С этим степенным старомодным скакуном мы один раз стартовали в большом стипль-чезе в Сефтоне.
Первый раз участвовать в Ливерпульском стипль-чезе — все равно что пересечь экватор: выступления ждешь с трепетом, это серьезная веха в жизни, которая расширяет горизонт. Но Парфенон был надежным скакуном, и я не боялся экваториального купания и встречи с Нептуном.
Эйнтри — огромный ипподром. Справившись с первыми препятствиями, я начал воспринимать заезд как великолепную экскурсию по его скаковым дорожкам. Если работаешь с хорошей лошадью — нет лучшего ипподрома. Его трасса стипль-чеза не годится для трусливых лошадей или для плохих прыгунов. Но даже надежная и отважная лошадь иногда падает на здешних барьерах, а другим и вообще лучше бы оставаться дома.
Вопреки мнению многих, я не считаю ливерпульскую трассу жестокой. Безусловно, некоторые препятствия там выше, чем в других местах, и уровень почвы несколько понижается там, где лошади предстоит приземлиться. Это характерно только для Ливерпуля и вначале пугает. Правда, что препятствие, которое называется «Чейер» и состоит из широкого забора и огромного рва за ним, устрашает, когда на него смотришь снизу. Потому что забор выше человеческого роста и три фута шириной, а ров шесть футов в ширину. Вряд ли кто-нибудь скажет, что это легкая трасса. Вдобавок к понижению уровня почвы и высоте барьеров там еще есть несколько неудобных поворотов, особенно после препятствий «Бечерс» и «Кэнел-Терн». Очень часто лошади пропускают эти резкие повороты и галопируют прямо в воду, но недавно эти повороты огородили заборами.
Дистанция в две мили — серьезное испытание, какого и надо ожидать от величайшей трассы стипль-чеза в мире, но эта дистанция великолепна. Ни лошадь, ни всадник не чувствуют никакого стеснения, потому что она просторна, здесь много свободного места. Двадцать пять лошадей могут одновременно прыгать через первые пять барьеров, настолько они длинны. А на других ипподромах едва хватит места для шести скакунов.
Те, кто пишет негодующие письма в газеты о негуманности ливерпульской трассы, не понимают, что она сравнительно с другими безопасна. Там погибло не больше лошадей, чем в любом другом месте, но обо всем, что случается на ливерпульских скачках, любят писать в газетах, поэтому у публики и сложилось впечатление, что это жестокая трасса.
Дальний конец дистанции Большого национального стипль-чеза на три четверти мили уходит от трибун. Это одинокое и пустынное место: вокруг никого, только ветер, взлетающая из-под копыт земля и длинные барьеры. Здесь все воспринимается просто: вера в хорошую лошадь, волна радости, когда паришь над березовым забором, безопасное приземление — вся жизнь.
Вижу, что не умею описать экстаз, какой охватывает в Эйнтри: тому, кто не участвовал там в скачках, не понять, а среди тех, кто участвовал, есть такие, кто его не испытал.
Большинство лошадей, которые стартуют в Ливерпуле, любят его скаковые дорожки. Сколько раз зрители видели, как лошадь, потеряв жокея, прыгает через барьеры и продолжает соревнование, хотя, если бы хотела, могла галопировать и где-нибудь в стороне, а не стремиться к финишу. Балингдон, которого тренировал Джордж Оуэн, на Большом национальном стипль-чезе в 1948 году упал после первого препятствия, но тут же вскочил, уже без жокея, и прошел всю дистанцию — четыре с половиной мили — один. Он финишировал первым.
Ни одну лошадь не заставишь хорошо выступить в заезде, если ей не нравится место, где он проходит. Наверно, каждому всаднику попадалась лошадь, у которой хвост крутится, будто пропеллер и которую никакими силами не заставишь ускорить шаг. Хотя в других случаях это мягкое животное, которое легко откликается на призыв всадника. Если же упрямой лошади не нравится барьер, то она упрется носками в землю, вытянет голову — и ее уже ничем не стронешь с места. На мой взгляд, просто расточительно привозить на скачки лошадей, которые не любят прыгать и побеждать, они все равно никогда не выигрывают.
Уже много лет действуют правила, согласно которым лошадь должна проявить свои способности, прежде чем участвовать в большом стипль-чезе. И люди, жалеющие скакунов, дескать, как издеваются тренеры и жокеи над несчастными животными, могут успокоиться: если лошади не нравятся скачки, она никогда не появится на дорожках Эйнтри.
Моей первой лошадью в Большом национальном стипль-чезе должен был бы быть Парфенон, а Мартину Молоуни предстояло работать с Роймондом, главной надеждой лорда Байстера.
Весь сезон я жил ради субботы, дня, когда Мартин улетал в Ирландию. Каждую неделю он дважды пересекал Ирландское море, сохраняя верность своей родине. Он был такой прекрасный жокей, что я без внутреннего сопротивления оставался при нем второй скрипкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60