Повернувшись к зевакам спиной, я заглянул в окна детской, стараясь посмотреть на комнату с другой точки зрения, чем в прошлую ночь. Не считая гардероба и моей спальни, это была единственная комната, которую не затронуло переустройство, затеянное Мойрой. Детская по-прежнему выглядела такой, какой была на протяжении почти сорока лет — настоящим детским царством.
Там все еще стояли старые кресла и большой стол, который в нашем воображении часто становился крепостью или лодкой, космическим кораблем или осадной башней. Длинные полки вдоль северной стены по-прежнему были заставлены игрушечными паровозиками, строительными конструкторами, настольными играми и мягкими игрушками. Там все еще стояли новенькие сверкающие никелем велосипеды Робина и Питера, которые им купили всего за неделю до катастрофы. На стенах висели плакаты с портретами музыкантов, книжный шкаф был до отказа забит детскими книжками.
Взрыв произошел довольно далеко от детской, кроме того, ее защитила одна из массивных опорных стен дома. Поэтому детская пострадала гораздо меньше всех остальных комнат, в которые я заглядывал раньше. Только выбитые окна и слой пыли, занесенной через распахнутую дверь, говорили о случившейся катастрофе. Полдюжины плюшевых мишек свалились с полки, но велосипеды по-прежнему стояли.
«Что-нибудь, что стояло бы не на своем месте или пропало», — говорил инспектор Эйл. Ничего такого я не заметил ни в прошлую ночь, ни теперь.
Разочарованно пожав плечами, я обошел вывороченные наружу обломки домашней обстановки и заглянул в окна столовой в дальнем конце дома. Как и детская, столовая не очень пострадала при взрыве, не считая уже знакомого нагромождения обломков, занесенных через дверь, и толстого слоя серой пыли.
Длинный стол, окруженный стульями с высокими спинками, стоял на своем месте. Несколько декоративных тарелок, висевших на стенах, упали и разбились. Буфет был перевернут, но оставался там же, где стоял всегда. Малкольм говорил, что этой комнатой редко пользовались с тех пор, как у них с Мойрой начались скандалы.
Я добрался до кухни и вошел внутрь. Полицейский встревожился. Я сказал, что уже заходил сюда раньше за отцовским креслом, которое кто-то поставил на место. Это его немного успокоило.
Я сказал, указывая на дверь в дальнем углу:
— Эта дверь ведет в подвалы. Вы не знаете, туда никто еще не заглядывал?
Полицейский ответил, что вряд ли. Он почти уверен, что нет. Он не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о подвалах.
Две подвальные комнаты располагались под кухней и столовой. Но без электрического света мне не очень-то хотелось туда спускаться. Хотя… почему бы и нет?
Малкольм хранил там на стеллажах полсотни бутылок отличного кларета. Он очень расстроится, если бутылки разбились. Куши иногда устраивала в подвальной комнате романтические обеды при свечах, с красными салфетками на столе и цыганской музыкой. Складные стол и стулья, должно быть, до сих пор там, и куча разного старого хлама, которым больше не пользовались, а выбросить почему-то было жалко.
Я спросил полицейского, нет ли у него карманного фонарика. Фонарика у него не было. И я пошел к машине. У меня в багажнике был переносной фонарь, на всякий случай. Фонарь был в порядке, и я спустился в подвал. Полицейский, исполняя свой долг, следовал за мной.
Вопреки ожиданиям, в подвале было сухо. Я боялся, что его затопит водой из пробитого резервуара на чердаке и разорванных взрывом водопроводных труб.
Все драгоценные отцовские бутылки были целы. Стена с дымоходом, которая начиналась у самого фундамента, хорошо защитила все, что за ней находилось, от последствий взрыва — как наверху, так и в подвале.
Нагромождение старых поломанных стульев, допотопных светильников, обитый железом сундук, спинки от кровати, старый столик на колесиках, весь этот хлам оживал ненадолго в желтом свете фонарика и тут же снова исчезал во мраке. Обычный старый мусор, который не трогали годами.
И снова мне осталось сказать только, что в подвале ничего не было такого, чему там находиться не должно, и ничего оттуда не исчезало. Еще раз пожав плечами, я поднялся по ступенькам наверх и закрыл дверь.
Я заглянул еще в гараж, где тоже все было по-прежнему, и прошел вокруг гаража в палисадник. Окна в старой теплице разбились, и я подумал, что, наверно, с маленьким капризом Мойры в дальнем конце сада произошла такая же неприятность.
Мне ужасно хотелось пройти в самый угол ограды палисадника и убедиться, что с золотом в потайной комнате ничего не случилось. Но за мной следило слишком много назойливых любопытных глаз, чтобы я на это отважился. Особенно меня смущал Артур Белбрук.
Сама стена на вид казалась совершенно целой. Вокруг нее не сновали толпы любопытных, потому что палисадник был довольно далеко по левую сторону дома, а основная масса посетителей шла справа, через поля и сад.
Полицейский стоял рядом, готовый сопровождать меня повсюду, куда бы я ни пошел.
Я пожал плечами и решил не подходить к своему тайнику. «Надеюсь, там все в порядке», — подумал я и уехал в Лондон.
ГЛАВА 12
Малкольм снял в «Ритце» двойной люкс с видом на Грин-парк. Судя по объедкам на застеленном белоснежной скатертью столике, он заказывал на обед страсбургский паштет и дуврскую камбалу. Там же стояла полупустая бутылка красного вина.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, положив в кресло его портфель.
— За тобой никто не увязался?
— За мной — нет.
Отец изо всех сил старался делать вид, что уже полностью пришел в себя после потрясения, несмотря на то что поездка по железной дороге в одиночестве была весьма суровым испытанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111