— Ал, один из моих многочисленных племянников.
— Как поживаете? — вежливо спросила доктор Ланг, крепко пожав мне руку своей костлявой ладошкой и пристально глядя куда-то мимо меня. — Холодный сегодня денек, вы не находите?
Сам завел обычный в таких случаях светский разговор и повел нас в столовую, где со всей возможной любезностью усадил гостью за стол.
— Ал, — обратился он ко мне, — в буфете, справа от шкафчика, ты увидишь коробку. Принеси ее и поставь сюда, на стол, хорошо?
Я быстро нашел и принес большую коричневую картонную коробку, всю оклеенную липкой лентой. Бросались в глаза крупные, от руки написанные черные прописные буквы: «КНИГИ. СОБСТВЕННОСТЬ СЭРА А. ВЕСТЕРИНГА».
— Вскрой коробку, Ал, — как-то нарочито спокойно произнес Сам. — Посмотрим, что там внутри.
В глазах у доктора Зои Ланг я заметил вежливый интерес, но не более того.
— Должна еще раз предупредить вас, лорд Кинлох, — сказала она, чисто по-шотландски произнося слова, — что в Англии почти не сохранилось значительных произведений золотых дел мастеров девятого века. Я все делала так, как вы того хотели, и сохранила вашу просьбу в тайне, в чем не было необходимости, так как меньше всего вы хотите, я уверена, быть смешным.
— Меньше всего, — серьезно согласился дядя Роберт.
У доктора Зои Ланг были прямые седые волосы, закрученные на затылке в свободный узел. Она носила очки и красила губы. Ее одежда казалась слишком просторной для такой худенькой женщины. И никаких украшений, кроме небольшой золотой брошки. Никаких колец или серег. Тем не менее, глядя на Зою Ланг, вы никогда не приняли бы эту старую женщину за сухую, педантичную, далекую от мирских страстей старую деву.
Тем временем я содрал клейкую ленту и открыл коробку. В ней, как и обещала надпись, оказались книги: старые издания Диккенса, чтобы уж быть точным.
— Продолжай, — сказал дядя Роберт.
Я вынул из коробки книги. Под ними обнаружился серый мешок, в котором находилась другая коробка. Ее я тоже вынул.
Внутренняя коробка представляла собой куб, грани которого не превышали в длину примерно двенадцати дюймов. Сделана она была из черной кожи и имела золотые застежки. Между застежками я увидел маленькие золотые буковки, сложившиеся в два слова: МАКСИМ, Лондон. Я до конца снял с этой коробки прикрывающий ее мешок, поставил коробку на стол и слегка подтолкнул ее в сторону Самого.
— Доктор Ланг, — со светской учтивостью сказал он, подвигая коробку в сторону гостьи, — окажите нам честь.
Без лишних слов она расстегнула застежки и открыла коробку, после чего на несколько секунд застыла, как мраморное изваяние. Даже на расстоянии я чувствовал, как она удивлена тем, что увидела.
— Так, — сказала она, придя в себя, и еще раз повторила протяжно, — та-ак...
Внутри коробки на белой атласной прокладке лежал на боку «Золотой кубок короля Альфреда». Я действительно никогда не видел его прежде, и, судя по лицу дяди Роберта, он тоже увидал этот кубок впервые.
Понятно, подумал я, почему Айвэн хотел сохранить эту вещь как свою собственность. «Золотой кубок короля Альфреда» для Айвэна имел такое же значение, как рукоять церемониальной шпаги принца Карла-Эдуарда — для графов Кинлохов (подтверждение тому, что напрасно пытаются отрицать важность личного обладания сокровищами-символами безликие серые личности, которые не в состоянии в течение десятилетий хотя бы элементарно заботиться о них).
Кубок короля Альфреда был больше, чем я думал. Он имел форму широкой круглой чаши на прочной опоре. Края чаши были зубчатыми, как стены многих наших замков (Виндзора, например, но не замка Кинлохов). Со всех сторон вокруг кубка сверкали красные, синие и зеленые самоцветы, и весь он светился теплым и ясным золотым сиянием не менее чем двадцати двух каратов.
Доктор Зоя Ланг почти благоговейно приподняла кубок с атласной подкладки и опустила его на полированную поверхность стола. Откашлявшись, она заговорила таким голосом, как будто заставляла себя спуститься с небес на грешную землю:
— Король Альфред, несомненно, никогда не видел этого кубка. У него форма чаши, но если король Альфред когда-нибудь пил из подобного кубка за пиршественным столом, то его кубок был гораздо меньше и легче. Этот же весит не меньше пяти фунтов. Нет... Как ни грустно вам услышать это, но я должна сказать, что перед нами современный кубок.
— Современный! — как эхо, откликнулся Сам, широко открыв глаза от удивления.
— Бесспорно, не средневековый, — с сожалением сказала доктор Ланг. — Почти наверняка он относится к Викторианской эпохе. Восемьсот шестидесятые годы или близко к этому. Очень симпатичная вещь, даже красивая, но не старинная.
На кубке было что-то, похожее на узор, выгравированный в верхней части под зубцами каймы и в нижней трети чаши. Д-р Ланг внимательно рассмотрела этот узор и с видимым удовольствием улыбнулась.
— Здесь выгравированы строки стихотворения на языке англосаксов, — сказала она. — Но это ничего не значит. Стиль викторианский. И я сомневаюсь, можно ли признать рубинами и изумрудами эти цветные камушки, хотя здесь вам лучше было бы обратиться к более сведущим экспертам.
— Вы можете прочесть эти стихи? — спросил я. Доктор бросила на меня быстрый взгляд:
— Конечно. Я много лет преподавала англосаксонский язык. То немногое, что дошло до нас от тогдашней поэзии, — чудесно! Жаль, что не было тогда печатных и копировальных машин. — Она приставила палец к узору и, ведя им вдоль строк, прочла: — Это Песнь на смерть Беды. Он умер в 735 году, задолго до рождения короля Альфреда. — Поворачивая кубок, доктор Ланг искала начало стихотворения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100