Полагаю, мы обойдем Салад Бэула, если, конечно, к субботе дорожка не размокнет.
Репортеры заулыбались. Небо было ясное, и погоду обещали хорошую.
Фред Колье слушал вполуха. Он все это уже слышал. Да все они это уже слышали, и не раз! И вообще, какая, к черту, разница?
Через два денника стоял тренер Салад-Бэула — соперника Пинсер-Мувмента. Он напомнил, что его жеребчик выиграл у Пинсер-Мувмента на скачках в Хайалиа, и заявил, что Салад-Бэулу все равно, мокрая дорожка или сухая.
Вокруг Джорджа Хайбери репортеров толпилось поменьше. Ему нечего было сказать о Кринкл-Кате. Кринкл-Кату случалось состязаться и с Пинсер-Мувментом, и с Салад-Бэулом, и оба они его обходили. Никто не ждал, что на этот раз будет иначе.
Вторую половину дня в пятницу Фред Колье просидел в ложе прессы. Его пару раз угощали пивом, но он мужественно отказался («Угощал владельцев на ипподроме — 52 доллара»).
Пайпер Боулс боролся до конца в шестой скачке, его обошли на полголовы. После скачки он едва не свалился в голодный обморок в раздевалке. Джордж Хайбери об этом не знал. Он только кисло отметил, что Боулс таки сбросил вес, и подтвердил, что он поедет завтра на Кринкл-Кате. Приятели Пайпера дотащили его до койки и шепотом спросили, остается ли в силе завтрашний план. Пайпер кивнул.
— Конечно, — слабо проговорил он. — Все как договаривались.
Мариус Толлман увидел, что на этот раз Боулс выступал приличнее, и утешился. Но решил все же делать ставки не сам, а через посредников.
Волдырь Шульц спер два бумажника. В одном оказалось четырнадцать долларов, в другом — двадцать два. Десять он проиграл, поставив на верную победу.
Пинсер-Мувмент, Салад-Бэул и Кринкл-Кат, окруженные охранниками в форме и с пистолетами на поясе, выглядывали из денников и, мелко подрагивая натянутыми, как струна, мышцами, смотрели, как выводят на скаковую дорожку других лошадей. Им тоже хотелось оказаться там. Все трое прекрасно знали, что означает пение фанфар на другом конце ипподрома.
Субботнее утро выдалось ясным и солнечным. На Черчилл-Даунс хлынули тысячные толпы народа. Возбужденные, полные нетерпеливого ожидания, шумно переговаривающиеся, ярко одетые зрители пили мятный джулеп в сувенирных стаканчиках, заполняли трибуны и лужайки, читали последние колонки новостей, где обсуждались преимущества Пинсер-Мувмента и Салад-Бэула, и мечтали поставить на аутсайдеров и выиграть пятьдесят к одному.
Волдырь Шульц успел заработать достаточно, чтобы окупить номер в мотеле, но для самоуважения этого было маловато. На его морщинистом личике с деловито бегающими глазками отражалось выражение, близкое к отчаянию, а спрятанные в карманы руки с длинными хищными пальцами судорожно сжимались и разжимались.
Пайпер Боулс, которому в половине второго предстояло ехать на Кринкл-Кате, позволил себе на завтрак только одно яйцо и теперь прикидывал, что купить на те подержанные купюры, которые ему передали из рук в руки накануне вечером, а также на выигрыши (законные, с тотализатора, и незаконные, поставленные у букмекеров), которые добавятся к ним сегодня. Если удастся выйти сухим из воды, почему бы не провернуть такую штуку еще разок — может быть, даже после того, как он уйдет из жокеев? Пайпер сам не заметил, как мошенничество из единичного поступка сделалось для него привычкой.
Мариус Толлман все утро обзванивал знакомых, предлагая подзаработать. Предложения принимались с радостью. У Мариуса гора с плеч свалилась. Легким, пружинистым шагом, несмотря на свои двести шестьдесят фунтов, прошел он несколько кварталов. Аккуратный джентльмен отсчитал ему сто тысяч долларов неприметными потертыми бумажками. Мариус Толлман выдал ему надлежащим образом составленную расписку. Бизнес есть бизнес.
Фреду Колье хотелось выпить. Ну, ведь одна рюмочка не повредит, верно же? Это только придаст ему бодрости. И ничуть не помешает написать сегодня вечером что-нибудь потрясающее. «Звезде» не стоит сердиться на него за одну-единственную рюмочку, тем более что вчера он мужественно удержался от вечерней выпивки в баре и ушел спать в девять. Воздержание требовало героических усилий — такая добродетель заслуживает небольшой награды.
Но бутылку, привезенную с собой из Луисвилла, Фред прикончил еще в среду вечером. Он достал бумажник и проверил его содержимое. Восемьдесят три доллара. Хватит и на новую бутылку — выпить после того, как работа будет закончена, — и на то, чтобы пропустить пивка в баре перед уходом.
Фред спустился вниз. Однако внизу, в холле, журналист Клэй Петрович снова предложил подвезти его на своем «Герце» до Черчилл-Даунс. Фред решил, что выпивку можно отложить на полчасика. И всю дорогу до ипподрома хвалил себя за выдержку.
Волдырь Шульц, шнырявший в толпе позади большой трибуны, увидел проходящего мимо Мариуса Толлмана. Букмекер с трудом нес свое внушительное брюхо и шумно пыхтел — становилось жарковато.
Волдырь Шульц облизнул губы. Этого толстяка он хорошо знал. Где-то на этой туше должен быть спрятан лакомый кусочек, которого Волдырю хватит на все лето. Мариус Толлман на Дерби с пустыми карманами не ездит.
Волдырь ужом скользнул следом за толстяком. Смущали его только две вещи. Во-первых, Толлман слишком стреляный воробей, чтобы позволить себя обчистить. Во-вторых, у него есть волосатая лапа наверху. Если деньги при нем — не его, а чьи-то, Волдырь может сильно обжечься на этом дельце. Был у него такой случай — за что, собственно, он и получил свое прозвище.
Обдумав все это, Волдырь с сожалением отцепился от намеченной добычи и вернулся под тень трибун, где толпились люди, прячась от жаркого солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87