И не
дай Бог оступишься. В яму посадят, сгноят заживо, чтоб другим неповадно
было. А только ведь одним страхом тоже не удержишь. Да, видно, умны у них
старцы и секреты какие-то знают, раз до сих пор всех держат. Они потому и
ученых не шибко пускают - не доверяют. Хотя мы не меньше, чем они, в
сохранности Бухары заинтересованы.
- Да на что она вам? - спросил вконец сбитый с толку директор.
- Вы, милый юноша, всей ценности Бухары не представляете,- нравоучительно
изрек его ученый собеседник.- Это вам кажется, что вы тут живете и никто про
вас не слышал, а спросите любого ученого мало-мальски серьезного,
произнесите только слово это "Бухара", у всех глаза заблестят. По одной
деревне этой можно десятки диссертаций защитить, книг написать, фильмов
снять. А еще прибавьте, сколько книг там, икон редчайших, утвари нетронутой,
и все не разграблено, цело. Ведь там, за оградой, заповедник. А помрет
старец - и не будет Бухары.
- И слава Богу! - вырвалось у директора.
- По молодости и по неразумению глаголите сие. Страшнее всего потери
необратимые. Вы-то как раз и могли бы ключик этот найти и отомкнуть. Ведь
что-то здесь не так.
- Ну уж нет, я этими тайнами голову себе забивать не стану.
- Жаль,- заключил ученый,- ибо рано или поздно этим займется какой-нибудь
мошенник.
И как в воду глядел. Некоторое время спустя в Бухаре объявился пришелец. Кто
он был таков и откуда взялся, никто точно не знал, но внешность он имел
довольно своеобразную. Лицо у него было гладковыбритое, припухловатое,
розового цвета и не по годам молодое, а угрюмый и достающий до самой
сердцевины взгляд необычных выпуклых глаз никак с этой детскостью не
вязался. Говорили, будто бы пришелец - образованный книжник, который много
лет провел в печорских и енисейских скитах, изучая старые книги. Будто бы
бросил он в Ленинграде квартиру, работу и перешел в ту единственную веру, в
коей в одной заключено спасение. С тех пор он часто приезжал в скит и жил
здесь по несколько месяцев, после чего на неопределенное время исчезал.
Илья Петрович отнесся к этим слухам недоверчиво. В то, что современный
образованный человек может всерьез относиться к сектантским бредням, он не
верил. Неожиданный случай полностью подтвердил его предположения. Однажды он
случайно столкнулся с неофитом в лесу и застал его курящим трубку. Очевидно,
рассудил Илья Петрович, книжник рассчитывал проникнуться доверием старцев,
обмануть их и завладеть наследством Бухары.
Директора богатство скита интересовало мало, он лишь почувствовал что-то
вроде брезгливости и никакого значения этой встрече не придал. Мелькнула у
него мысль сообщить сектантам, кого они пригрели, но, будучи человеком
истинно интеллигентным, доносить, какими бы благородными причинами это ни
было вызвано, Илья Петрович считал ниже своего достоинства. Напротив, он
как-то даже успокоился. Некий таинственный ореол, клубившийся вокруг Бухары,
в его глазах окончательно рассеялся. Про себя директор подумал, что, может
быть, социолог насчет их строгости преувеличивает и все они там тайком
покуривают, распутничают и пьют водку. Педагог перешел от преждевременных
наступательных действий к глухой осаде, решив, что очаг этой заразы
ограничен, хотя на уроках, рассказывая детям про замечательные достижения
человечества, напирал на то, что они были совершены безо всякой Божьей
помощи, будь то Исус или Иисус.
С годами его просветительский пыл угас. Илья Петрович нашел для себя
утешение в охоте, завел собаку, купил ружье и вместе с
конформистом-председателем ходил в лес, сделавшись вскоре замечательным
специалистом по добыванию крупной и мелкой дичи. Именно охоту на глухарей,
тетеревов, рябчиков, в изобилии обитавших на вырубках и гнездившихся в
бывших лагерных бараках и на вышках, ставил он превыше всего и проводил
немало прелестных часов в ночном или утреннем лесу ранней весною или осенью,
когда природа так чудесна и, сколько бы ни было на душе печальных или
досадных мыслей, все они гаснут или вовсе уходят прочь. Эта страсть
окончательно примирила его с существованием Бухары, разбавив кипучую натуру
директора более спокойным и созерцательным отношением к жизни. Было только
одно неприятное последствие у этого увлечения. А именно то, что до той поры
трезвенник Илья Петрович пристрастился пить водку. Впрочем, немного и когда
наутро ему не надо было идти в школу.
Что же касается бухарян, то они действительно жили тихо, справляли свои
службы в особой моленной избе и никого до себя не допускали. Несколько раз с
иными из них сталкивались охотники в лесу. Они толковали с председателем об
охоте, как толкуют мужики, просто и спокойно. Видно было, как уважает хитрый
хохол своих собеседников, даже немножко заискивает перед ними. Никогда он не
курил и не выражался при них матом, а держался так, будто его вызвали к
высокому начальству. Сектанты принимали эти знаки внимания как нечто само
собой разумеющееся, расстояние блюли, и, казалось, никто и никогда из
мирских людей не перейдет границу, отделяющую Бухару от прочего мира.
Но настал тот злополучный день Ильи-Пророка, когда шальная молния угодила в
Машу Цыганову, нежданно-негаданно всплыла древняя и весьма сомнительная
история о несчастной Евстолии, и из, казалось, навеки затухшего вулкана
хлынула лава.
Глава IV. Ночной дозор
Всякой мистики Илья Петрович чурался. Он увлекался фотографией,
радиосеансами с Австралией, разглядывал в телескоп звездное небо, обожал
братьев Стругацких, Станислава Лема и Кира Булычева и скорее поверил бы в
то, что на лесной поляне приземлился НЛО, нежели действительно были найдены
останки попавшей в капкан семьдесят лет назад женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70