Скитские старцы выслушали скопческого эмиссара весьма внимательно и вежливо,
но все же столь смелое решение мучившего не одно десятилетие Бухару вопроса
отклонили, сославшись на то, что их завет с Богом подобной меры не
предусматривает. Раздосадованный визитер отряхнул прах с ног своих и
напророчил Бухаре скорые скорби.
В 1905-м, в год очередной российской смуты, когда государевым подданным была
дарована Конституция и прекратилось гонение на инакомыслящих и
инаковерующих, старцам в Бухаре почудилось в этом ослаблении что-то
неладное. И они не ошиблись. Вскоре подоспела столыпинская реформа, в
окрестностях Бухары появились трудолюбивые переселенцы и стали быстро
осваивать новые земли. Следуя их примеру, наиболее молодые и предприимчивые
из жиловых бухарян, тяготившиеся строгостью отеческой веры и суровостью ее
дисциплины, решили выйти из общины и зажить самостоятельно. Старцы предали
вероотступников анафеме, посулив самые жестокие наказания и в этой, и в той
жизни, но остановить страстное желание владеть землей и волей и жить своим
умом не мог уже никто. В течение нескольких лет несокрушимая обитель
раскололась на тех, кто ушел, и тех, кто остался, и затаилась в ожидании
беды, ибо сказано в Писании: "Ежели царство какое разделится надвое, то не
устоит".
Жила в деревне травница по имени Евстолия, к которой все ходили за помощью,
когда случалось захворать человеку или скотине. Слава ее была так велика,
что даже крестьяне из соседних "поганых" деревень шли к ней на поклон и,
несмотря на неудовольствие старцев, получали помощь. Перечить Евстолии никто
не смел, точно признавая за ней право жить по особым, ей одной ведомым
законам.
Никакой мзды лекарка не брала, не было у нее врагов, но однажды летним утром
накануне Ильи-Пророка она ушла в лес за травами и не вернулась. Искали ее
всей деревней больше недели, обшарили всю тайгу на много километров вокруг,
но не нашли и стали числить женщину без вести пропавшей.
Вскоре начались война, за ней революция, пожары, грабежи, дележ земли,
возвратились с фронта солдаты, и никто не называл их дезертирами, потому что
понимали: нельзя мужику в окопе усидеть, когда в родной деревне землю делят
и, не дай Бог, не поспеешь.
Много тогда вокруг Бухары крови пролилось. Горели овины, крестьянские избы,
редкие в здешних местах барские усадьбы и частые деревянные церкви. Потом
нагрянули продотряды, стали отбирать и без того скудные запасы хлеба и
убивать тех, кто хлеб прятал или отдавать не хотел.
Одному Богу ведомо, сколько земных поклонов положили стар и млад в деревне,
чтобы отвести новую беду. Но все равно надежды их на то, что падение
проклятого дома Романовых и веры никонианской приведет Русь к благочестию,
не оправдались. Все страшнее вокруг делалось, на смену вольным поселениям
крестьян, охотников и рыбаков расползлась по тайге сеть лагерей. Сбывалось
то, что давно было предсказано, и уверенная в скором конце истории Бухара
решила запереться и погибнуть в огне, но не открывать врата поганым
язычникам, как завещали ей предки.
И действительно, братишки из города вскоре нагрянули в соседний с Бухарой
хутор Замох.
На том хуторе жил кузнец, человек высокий, кряжистый и весьма в своем
ремесле искусный. Когда в Бухаре случалась у кого из мужиков нужда подковать
лошадь, починить инструмент, охотничье ружье или изготовить капкан на зверя,
то шли они в Замох, и изделиям тем не было сносу. Кроме этой обычной для
кузнеца работы, замохский коваль и киоты для икон изготовлял, и посуду
металлическую, и железные изукрашенные лари-ковчеги, но более всего известен
он был тем, что замечательно умел смирять жеребцов. Оттого в деревне его
прозывали коновалом, а место, где он жил,- коноваловым стожьем. Как и
положено холостильщику, он отличался свирепым нравом и был горяч в делах
мирских, но к отеческой вере, напротив, равнодушен. Одним из первых коновал
вышел из скита, взял жену из чужой деревни, обвенчался с нею по
никонианскому обряду и зажил на свой лад, окончательно расплевавшись с
заветами отцов. Такого откровенного разрыва с древней верой и ее обычаями в
скиту прежде не было, и наставники хотели запретить всем иметь с отступником
дело, но поскольку другого мастера во всей округе не было, то все равно
крестьяне шли к нему.
В деньгах коновал не нуждался, жил, как хотел, курил трубку и пил вино, но
потом с мужиком случилось что-то странное. Он отправил от себя жену, принес
покаяние перед старцами и стал необыкновенно набожен. Хотя жил по-прежнему
на заимке, много денег жертвовал на моленную, изукрасил ее своими чудесными
изделиями, в молитве был усерден, поклонов отбивал по три сотни в день,
постился строго и житием своим мало уступал даже самым ревностным старцам.
Звали его вернуться в Бухару, но он уклонился и пребывал в одиночестве, ни с
кем не знаясь и даже избегая своих соплеменников. Известно было также, что
где-то в лесу была у него часовенка, где он подолгу простаивал на коленях,
раздевшись до пояса и зимой, в лютую стужу, и летом, претерпевая укусы
комаров. Однако за святого его никто не почитал и видели в его усердии
что-то иное в соответствии с известным присловием: "Умудряет Бог слепца, а
черт кузнеца".
Но именно этот странный человек спас Бухару от разорения. Когда бандиты
ворвались в Замох, не ожидая, по обыкновению, встретить никакого
сопротивления, то напоролись на засаду. Этого оказалось достаточно, чтобы
внести в ряды наступавших растерянность. Услышав выстрелы, пугливые сборщики
хлеба вообразили, что им противостоят по меньшей мере человек десять, и
ретировались за подмогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70