даже в этом пустяке солгать ей
трудно.
И он вдруг подумал, что за семьдесят с лишком лет так ничего в жизни и не
понял и уходит растерянным и неготовым к тому инобытию, что мелькнуло перед
ним, как просвет в облаках, когда машина "Скорой помощи" везла его по
метельному Петербургу. Известный всему миру ученый, одинокий и преданный
старик, он должен будет поддержать шарлатана и негодяя, распылившего по
свету его семью. Рогов думал о сыне, о той обморочной любви, которую
испытывал к нему маленькому, и о том, как отдалялась и затихала эта любовь,
по мере того как мальчик вырастал. Он никогда не прощал никому и себе в
первую очередь малейшего отступления от идеала, требовал невозможного.
Поэтому, наверное, и смог столького добиться и столько потерять. В сущности,
тоже своего рода сектант, вот ему-то теперь и прямая дорожка в объятия
шестой цивилизации.
Был еще один выход - уйти самому, не решая ничего. Теперь первый раз в жизни
он пожалел, что у него нет охотничьего ружья или пистолета.
Раздался звонок в дверь. Маша открыла, и Рогов услыхал, как, не обращая
внимания на возражения хозяйки, в квартиру кто-то вошел. Он поднял голову и
увидел перед собой мужчину с неприметной наружностью и незатейливыми
голубыми глазами.
Рогов подумал, что где-то видел этого человека раньше, но припомнить точно в
эту минуту не мог и не хотел.
- Что вам угодно?
- Я хочу знать: что вы намерены предпринять? - произнес вошедший спокойно, и
Рогов вспомнил, что десять лет тому назад именно этот человек беседовал с
ним в Большом Доме и уговаривал его не подписывать никаких писем в защиту
своего коллеги-физика, потому что, сколь ни был тот благороден и честен в
своих намерениях, действия его, объективно говоря, вели к хаосу.
- Хотите опять отговорить меня? - произнес академик с горечью.- Боюсь, что и
на этот раз ничего не получится, хотя совсем по другим причинам.
- Послушались бы тогда - не пришлось бы подписывать сегодня.
- Может быть, вы и правы,- сказал Рогов, вставая, но посетитель не двигался.
- Виктор Владимирович, вы вольны поступать, как вам угодно, но я хочу, чтобы
вы знали одну вещь. Несколько лет тому назад человек, называющий себя
Божественным Искупителем, изнасиловал тринадцатилетнюю девочку. Его застигли
на месте преступления и кастрировали. С тех пор он выдает себя за наследника
скопцов и самолично оскопляет членов секты, предварительно доведя их до
состояния полной психической беспомощности.
- Зачем ему это надо?
- Во-первых, я полагаю, он получает от этого известное патологическое
удовольствие. А во-вторых, представьте себе: чем прочнее вы можете связать
людей, как не объединив их общим уродством? Он оскопляет своих адептов,
находящихся под глубоким наркозом, а когда они приходят в себя, то обратного
пути у них уже нет. Эти калеки верны ему до гробовой доски. Им нет смысла
идти в суд и на него жаловаться, они не могут вернуться в семью или к
друзьям - нигде, кроме как среди себе подобных, они не нужны. Единственная
их цель с тех пор - подвергнуть той же процедуре других. В сущности,
абсолютно идеальная секта.
Некоторое время Рогов молчал, и перед глазами у него стояло похожее на
гипсовое изваяние лицо сына.
- Куда же вы смотрите, если вам все известно? - спросил он глухо.
- Нам не разрешают его трогать. Вы даже представить себе не можете, какие
крутятся там деньги и кто эти деньги получает.
- И никак нельзя ему помешать?
- Ну почему никак? - задумчиво произнес роговский визитер.- Всякие бывают
неожиданности. Например, кто-то из родственников решится отомстить за
изувеченных детей.
Весь следующий день академик занимался тем, что приводил в порядок архив. Он
отдавал Маше указания, как и что делать с бумагами, кому их передать и как
распорядиться имуществом. При этом он избегал смотреть девушке в глаза, но в
его голосе, во всех движениях чувствовалась решимость. Он совсем не походил
на того безвольного человека, который накануне сидел в кабинете и не знал,
как ему поступить. Эта решимость пугала ее, но спросить, в чем дело, она
боялась и только послушно кивала головой. Архив Рогова оказался объемным,
спокойным голосом старик объяснял, чем надо заняться в первую, чем во вторую
очередь. Потом он сел за стол и написал семь писем одинакового содержания
своим ученикам в Америку, Австралию и в три европейских страны, и в тот же
день Маша отнесла их на почту.
После этого Рогов уехал из дома на встречу со вчерашним поздним гостем.
Говорили они недолго. Мужчина передал старику небольшой сверток, и вечером в
Репине в сумерках слышно было, как на берегу залива раздалось несколько
глухих выстрелов. На дачах не особенно удивились - к выстрелам и в городе, и
в его окрестностях уже привыкли, как привыкли и к трупам, о которых
добросовестно информировал жителей в ту пору еще не разжиревший и не
обрюзгший их телелюбимец.
Однако никаких трупов на сей раз обнаружено не было. Назавтра Рогов встал
рано. Он поцеловал недоумевающую Машу и отправился в бывшую мастерскую
Колдаева. Академик был сосредоточен, шел медленно и держался прямо и ровно.
В обители его уже ждали.
- Рад вас видеть, Виктор Владимирович,- произнес Божественный Искупитель,
закуривая трубку.- Вы что-то неважно сегодня выглядите.
- Давайте сюда письмо.
Учитель протянул ему листок. Рогов быстро пробежал его глазами и подписал.
- Фотографии! - сказал он требовательно.
Сердце уже не колотилось, а разбухло в груди, заняв всю грудную клетку, как
у монаха, изображенного на скопческой иконе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70