ни
вперед, ни назад, а остаться в этом шалаше на веки вечные, как хотелось
когда-то остаться в метельном поле. Вокруг уже много дней был лес, и трудно
было поверить, что в этом лесу вообще возможна жизнь людей. И нет, и не было
никакого скита - все это морок, обман.

Глава II. Кладбище брошенных кораблей
На исходе девятого дня путники подошли к полуразрушенному "Сорок второму".
Среди высокой травы осталось несколько домов, смотревшихся сиротливо и
печально, как только может смотреться покинутое людьми жилье. В покосившемся
родном доме гулял свежий майский ветер. Ему вторили тонко дребезжавшие
стекла в россохшихся рамах. Маша затопила печь. Дрова долго не хотели
загораться, потом задымили так, что пришлось открыть дверь. Вода в
застоявшемся колодце оказалась невкусной, и было в избе сырее и неуютнее,
чем на улице. Все словно изгоняло и объявляло пришедших нежелательными
персонами, не прощая им совершенного некогда бегства.
Ели молча, добирая остатки крупы и крошки хлеба,- паломники не ожидали, что
их путь к скиту окажется таким долгим и продуктов не хватит. Было зябко, и
хотелось поскорее укрыться и лечь спать. На широкой супружеской кровати, где
была без малого двадцать лет назад зачата на удивление всему "Сорок второму"
Маша, Илья Петрович быстро захрапел и спал без сновидений, но девушке не
спалось. Ей было так же странно и тревожно в родной избе, как когда-то в
пустом ленинградском доме. Она встала и долго бродила по горнице, зашла на
двор, где еще сохранились остатки сена и висели на стене инструменты,
спустилась в хлев, открыла ворота и долго смотрела на покинутые избы, улицы,
поваленные столбы и ржавые трактора. Хотелось отсюда уйти, но уходить было
некуда - последняя надежда рушилась: это единственное место, где она
рассчитывала найти свой кров, не было готово ее принять. Она жалела теперь о
том, что вернулась сюда,- было тяжело невероятно, словно присутствие на
собственных похоронах.
С этим тягостным чувством, которое наутро передалось и Илье Петровичу, они
встретили новый день, и оба, не сговариваясь, заторопились уйти из поселка.
Через два часа пилигримы подошли к скиту. Над крышами домов клубился дымок,
раздавался стук топора, сквозь весеннюю дымку Бухара казалась нарисованной,
и у Ильи Петровича от счастья, от того, что он дожил до этой минуты,
защемило сердце.
Дверь отворилась, и показался тощий парень.
- Чего вам? - вытаращил он удивленные глаза.
- Я привел девушку,- сказал директор.
- Вы оттуда? - жадно спросил вратарь.- Что там?
- Агония.
- Да? - произнес парень потухшим голосом и недоверчиво взглянул на
директора.- Обождите тут. Я скажу старцу.
Илья Петрович вдруг почувствовал, как колотит его озноб. Он подумал о том,
что сейчас откроются ворота этого обетованного места, к которому шел он всю
жизнь через уверенность в его ненужности, через сомнения к убеждению, что
оно единственное есть тот ковчег, где можно спастись. И странная мысль, что
ворота впустят его, закроются и никогда больше он не выйдет, коснулась его
души. Захотелось назад - это было мимолетное и малодушное чувство, и оно
тотчас же ушло, оставив лишь тень на его душе.
Дверь снова отворилась. За оградой стояли старухи в белых платках со свечами
и смотрели на девушку. Это вдруг напомнило ей картину детства, обретение
мощей, молящие глаза поселковых женщин. Старца не было, и только маленький
келарь пристально глядел на Машу.
- Сохранила ли ты девство?
Илья Петрович испуганно обернулся на свою ученицу.
- Чиста ли ты? - повторил эконом.- Отвечай, как перед Богом.
- Да,- вымолвила она, покраснев.
- Заходи,- сказал Харон, и в его голосе прозвучало что-то похожее на трепет.
Она нерешительно оглянулась.
- Ну иди же.
Женщины окружили ее, и они пошли в глубь деревни.
Илья Петрович шагнул вслед за ними, но келарь преградил ему путь.
- О тебе ничего сказано не было.
- Как?
Ни слова ни говоря, Харон запер ворота, и Илья Петрович остался перед
закрытым скитом. Удар был настолько ошеломительным, что он даже в первый
момент не подумал о девушке, с которой его разлучили. Потом застучал в
ворота.
- Что еще?
- Я,- сказал Илья Петрович, с трудом сдерживаясь от гнева,- отвечаю за свою
ученицу.
- Она в твоем догляде больше не нуждается.
- Мне было обещано, что вы примете нас обоих.
- Ступай,- ответил келарь.- И чем дальше ты отсюда уйдешь, тем будет лучше.
Что теперь делать и как жить, Илья Петрович не знал. К вечеру он вернулся в
заброшенный поселок и снова переночевал там в Шурином доме, глотая горький
дым и утоляя жажду затхлой водой. Если бы у него была водка, то он точно бы
не сдержался и напился - таких страшных разочарований ему не доводилось
испытывать никогда. Быть так глупо использованным и за ненадобностью
отброшенным. Он пытался искать объяснения, он размышлял о собственной
неготовности взойти в сонм избранных, но все забивалось одним - безмерной
душевной усталостью. Однако ж, постепенно принявшись рассуждать более
трезво, Илья Петрович решил, что главным для него было не найти пристанище
самому, но спасти Машу, что он и сделал, а его собственная судьба и
будущность в конечном итоге большого значения не имеют.
В ту ночь ему приснился сон. Будто бы он снова пришел к воротам в Бухару, но
увидел не келаря, а самого старца Вассиана. И между ними произошел разговор.
Илья Петрович упрекал старца в том, что тот о спасении малого стада думает,
а до огромной гибнущей страны ему дела нет.
- Выйдите за ограду и обратитесь к людям. Вы не представляете, как нуждаются
они сейчас в вашем слове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70