Никого не было, и Илья Петрович вдруг так явственно ощутил это
одиночество, точно один остался во всем мире. Все куда-то шли, не стало
больше людей на земле, и ангелы, и демоны на небе сложили оружие и
примирились: брошенная, позабытая земля неслась сквозь черное пространство
со своим единственным пассажиром, до которого никому не было дела. Битвы,
страдания и страсти закончились - все, кому было суждено спастись, спаслись,
кому погибнуть - погибли, и только с ним не знали, что делать, и оставили
здесь. Он позвал матушку и, не услышав никого, тихо, обиженно, как ребенок,
заплакал.
Вдруг послышались чьи-то шаги. Илье Петровичу стало стыдно, что его рыдание
могло быть услышано, и он затих.
- Эй! - негромко позвал его незнакомый голос.- Ты свободен.
Узник встрепенулся и крикнул:
- Кто там?
Ответа не последовало, однако в темноте он заметил, что обычно задвинутая
крышка лежала неплотно, хотя, когда он засыпал, никакого света сверху не
падало. Он приподнялся и толкнул ее: крышка приоткрылась, и директора
окатило свежим воздухом. Не веря в происходящее, он с трудом, цепляясь за
выступы в стене, вылез из ямы. Рядом лежала котомка, а в ней спички,
несколько вяленых рыб, соль, сухари и картошка.
Кто был его освободитель, не было ли здесь новой ловушки, друг или враг
дарил ему свободу, человек или ангел, Илья Петрович не знал, но понимал одно
- нужно идти как можно быстрее за помощью к людям.
Никем не виденный, в темноте он покинул Бухару и скорым шагом пошел по
направлению к Чужге. Он не разрешал себе останавливаться на ночлег и изнурял
себя дорогой, как изнурял в темнице молитвой, прикладывал голову на два-три
часа и снова шел, и все равно ему казалось, что он идет слишком медленно.
После нескольких недель заточения ноги плохо слушались, он падал, поднимался
и снова шел. Жгучее солнце светило в глаза, и ему казалось, что он похож на
весельную лодку, выгребающую против течения. Иногда над головой пролетали
самолеты, след их таял - он узнавал дорогу, по которой несколькими месяцами
раньше вел Машу, и теперь чувствовал себя предателем оттого, что уходит один
и оставляет ее в опасности.
Он ускорял шаг, почти бежал по этим шпалам, от которых в разные стороны
расходились усы и лежневки, терял дорогу и снова возвращался. Но поселок был
далеко, а сил с каждым днем оставалось все меньше, и опять ему казалось, что
на земле он один.
Обессилевшего, упавшего на рельсы, Илью Петровича подобрали ехавшие на
"пионерке" поселковые и отвезли в Чужгу. Косматый, искусанный мошкой, он был
страшен и напоминал беглого зека. Днем он отсиделся на пилораме, вдыхая
запах свежего дерева, а под покровом ночи прокрался к знакому дому на
окраине поселка, где возле магазинчика толпился народ и бывший глава "Сорок
второго" вместе с женой отпускал товар.
Продавец критически поглядел на него и велел жене идти топить баню.
Всю ночь друзья сидели на окраине Чужги под рев мотоциклов, ругань, пьяные
песни и продавали водку подвыпившей братве, причем многим приходилось давать
бесплатно.
- Пидпалять,- сказал хохол горестно.
Когда все страждущие насытились, он выслушал историю, рассказанную ему
узником, но, к возмущению директора, сказал то же самое, что и Борис
Филиппович:
- Лыши их, Илля. Хай що хотять, те й роблять.
- Там моя ученица.
- Раньше треба було думаты про свою ученицю.
- Она заложница, а заложников во всем мире освобождают, чего бы это ни
стоило.
- И як ты соби це уявляеш?
- Пусть пошлют милицию, десант, армию - что угодно!
Хохол вздохнул и налил себе из бутылки.
- Мынулого року выдкололась крыжина з рыбакамы. Чоловик двадцять чи
трыдцять. Треба було послаты вертолит. Послалы. Вин годыну пролитав, тай и
все. Довше шукаты не став, грошей не було. Загинулы вси.
- Сколько это будет стоить? Дай взаймы!
- Кыбы я продав все, що маю, ледве выстачило бы грошей на дорогу туды. Так
що забудь их, Илля. Хочеш, продавцем тебе до себе визьму?
Директор молча поднялся.
- Де йдеш? Тоби видлэжатыся треба. Ты подывысь на себе - сами мощи, а не
чоловик. Кидь даколы треба помочи, що зможу - дам.
Илья Петрович вышел из дома. Мужчины, женщины, старухи, дети шли по улицам,
разговаривали, ругались, что-то покупали, но больше только глазели и купить
не могли. Они жили плохо, очень плохо, но худо-бедно жили, и с голоду никто
из них не умирал. А где-то там в тайге погибала целая деревня.
Всю следующую неделю он обивал пороги в Чужге и доказывал, требовал,
убеждал, но никому ни до чего дела не было. Те люди, которые некогда
приглашали его работать в райкоме партии, сидели на высоких должностях в
новых органах власти и говорили с ним через губу, а то и вовсе гнали прочь.
Снова сбывалось то, что говорил Борис Филиппович, и казалось порой беглецу,
что истина и ложь поменялись в мире местами, сбываются лжепророчества, а
пророчества не исполняются - все бессмысленно, и спасти не удастся уже
никого.
Он поехал в Огибалово, некогда закрытое и таинственное место, а теперь
известное всей стране. Но известность не принесла космодрому удачи. Там были
те же разруха и разворуха, что и в прочих местах преображенного Отечества.
На летном поле стояло десятка два вертолетов. Скучающие летчики сидели и
покуривали, с интересом и, как казалось рассказчику, с сочувствием слушали
его повествование.
- Ну, мастак ты, дядя, сказки рассказывать,- не выдержал наконец один из
них.
- Помогите им! - взмолился он.
- Заплатишь - полетим, а так, извини, батя, не выйдет.
- Что же мне теперь делать?
- Жди! Будет оказия - полетим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70