Теперь мы в состоянии выполнить долг милосердия, приютив этого беднягу... Вот видишь? Господь одновременно и помогает нам, и велит помогать ближним. К нам вместе пришли божья милость и христианский долг.
— Надо все принимать, как располагает... тот, кому подвластны громы.
— Куда же мы поместим это бедное пугало? — спросила донья Пака, щупая рукой лоб Фраскито, который, хотя и был в сознании, ни говорить, ни двигаться не мог, а лежал мертвым телом на полу у стены.
Когда дочь и сын доньи Паки ушли к своим семейным очагам, их кровати были проданы, и теперь возникла проблема постели для больного, однако Нина решила ее в один миг, предложив перенести свою кровать в комнатушку, служившую столовой, и положить на нее Фраскито. А сама она постелит на циновку тюфяк, и, может быть, им и удастся вырвать горемычного старика из когтей смерти.
— Но, дорогая Нина, подумала ли ты о том, какой груз мы берем на свои плечи?.. Как говорится, кто сам увяз, другого из болота не вытащит. Ты считаешь, мы с тобой можем взять на себя заботу о ком-то еще?.. Но скажи наконец: это все благословенный дон Ромуальдо?..
— Да, сеньора, Ромуальдо...— подтвердила старушка; она настолько была озабочена, что ничего еще сочинить не успела.
— Благословен будь тысячу раз этот добрый сеньор!
— Это все она... Тереса Конехо.
— Что ты сказала?
— Я сказала, что... Но разве вы не поняли, о чем я говорю?
— Ты сказала, что... Разве дон Ромуальдо охотник?
— Охотник?
— Ты что-то там сказала про кролика .
— Нет, он не охотится, но ему преподносят в подарок...
Фамилия Конехо, которую Бенина упоминает выше, означает «кролик».
ну, всякую всячину... я не знаю... куропатку, дикого кролика... И вот сегодня...
— Ясно, он тебе сказал: «Бенина, посмотрим, как ты завтра приготовишь кролика, которого мне принесли...»
— То ли с острым соусом, то ли с рисом, начался спор, но я ничего не говорила, только роняла слезы. «Бенина, что с тобой? Что случилось?» Вот так, начав танцевать от кролика, я и поведала ему о своей беде...
Донье Паке этого было достаточно, и впредь она думала только о том, как устроить дона Фраскито, который, как мне кажется, не соображал, что тут происходит. Наконец, когда его уложили на кровать, он узнал вдову Хуареса, пожал ей руку и, вздохнув, сказал:
— Вся в мать... Вы живой портрет графини Монтихо.
— Что он говорит?
— Ему кажется, что все мы похожи на... не знаю кого... на французских императоров... Пусть себе.
— Я нахожусь во дворце на площади Ангела? — спросил Понте, оглядывая жалкий альков блуждающими глазами.
— Да, сеньор... А теперь накройтесь одеялом и лежите тихонько, чтобы поскорей заснуть. Потом мы сварим вам бульончик... и живите себе на здоровье.
Больного оставили одного, и Бенина снова вышла из дома, ей не терпелось заткнуть рты самым алчным кредиторам, которые грубо и нагло осаждали бедных женщин. Она позволила себе маленькое удовольствие — сунуть в рожу этим бесстыдникам деньги, которых они так домогались, потом накупила еще провизии на улице Руда и вернулась домой с полной еды корзиной и надеждой в сердце хоть два дня прожить без позорного попрошайничанья. Умело и проворно захлопотала на кухне, ей помогала госпожа, счастливая и улыбающаяся.
— А знаешь,— сказала она,— что со мной приключилось, пока тебя не было? Я задремала в кресле, и мне приснилось, что вошли двое сеньоров в черном. Это были дон Франсиско Моркечо и дон Хосе Мария Порселль, мои земляки, и они пришли сообщить мне, что скончался дон Педро Хосе Гарсиа де лос Антринес, родной дядя моего мужа.
— Бедный сеньор, царство ему небесное! — искренно огорчилась Бенина.
— И этот самый дон Педро Хосе, один из первых богачей у нас в горах...
— Но скажите, это сон или было на самом деле?
— Не спеши, милая. Значит, пришли ко мне эти сеньоры, дон Франсиско, врач, и дон Хосе Мария, секретарь Аюнтамьенто... они пришли ко мне, чтобы сообщить, что дон Гарсиа де лос Антринес, родной дядя Антонио, назначил их душеприказчиками...
— И что же?
— И что... это вполне понятно... так как прямых наследников у него не было, он завещал свое состояние...
— Кому?
— Успокойся, милая... Половину оставил моим детям, Обдулии и Антоньито, а вторую половину — Фраскито Понте. Как тебе это нравится?
— Да такого благодетельного сеньора надо было бы причислить к лику святых.
— И сказали мне дон Франсиско и дон Хосе Мария, что много дней они меня разыскивали, чтобы сообщить о наследстве, спрашивали и тут и там, и наконец узнали мой адрес... От кого бы ты думала? От священника дона Рому-альдо, которого вот-вот назначат епископом, а кроме того, он сообщил им, что я приютила сеньора де Понте... «Так уж получилось,— сказали они мне, от души смеясь,— что, явившись засвидетельствовать вам свое почтение, сеньора, мы убили сразу двух зайцев».
— Но скажите в конце концов: все, о чем вы рассказываете, это сон, да?
— Конечно. Я же тебе сказала, что уснула в кресле. Ведь эти сеньоры, что посетили меня, умерли тридцать лет тому назад, когда я была еще невестой Антонио... Ты только представь себе... А Гарсиа де лос Антринес и в то время был уже очень стар. С тех пор я о нем ничего не слыхала... Ясно, что это был сон, но все выглядело как наяву, я их обоих как будто и сейчас вижу... Я тебе об этом рассказала, чтобы ты посмеялась... нет, смеяться тут нечему, бывает, что сны...
— Сны...— сказала Нина.— Что бы там ни говорили, а сны тоже от бога. Кому ведомо, что в них правда, а что — ложь?
— Верно... Кто может утверждать, что за тем миром, где мы живем, под ним или над ним нет другого мира, в котором живут те, что давно умерли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85