Говоришь, никто не увидит? Но бог-то все видит.
XXV
Влюбленный марокканец не оставлял надежды добиться благосклонности своей дамы (именно так мы должны ее называть в данном случае, ибо такой он видел ее внутренним взором); он понимал, что одними идеалами ее не прельстишь, вернее будет воззвать к корыстолюбию Бени-ны, к ее стремлению разбогатеть, и предложил прибегнуть к другому колдовству, порожденному богатым воображением его соплеменников-семитов. Он сказал, что среди вверенных ему милостью божьей тайн, есть одна, которую он хранил, с тем чтобы открыть ее лишь владычице своего сердца, а так как Бенина и есть женщина его мечты, назначенная ему Самдаем, то ей одной он расскажет о верном способе отыскивать зарытые в землю клады. Бенина хоть и заявила, что не верит подобным сказкам, однако не упустила ни одного слова из рассказа Альмудены. По его разумению, дело это простое, несмотря на то, что кое-какие практические трудности все же были очевидны. Тому, кто через волшбу хочет наверняка узнать, где спрятаны деньги, надо всего-навсего вырыть в земле яму и просидеть в ней сорок дней легко одетым, питаясь одной ячменной мукой без соли, все время читая священную книгу с длинными листами и размышляя о содержащихся в ней великих истинах...
— И это должна проделать я?— сердито спросила Бенина.— С ума ты спятил! Эта книга небось написана на твоем языке? Вот чудак, как же я прочту всякие там закорючки, когда я и по-нашему-то, по-кастильски, еле-еле разбираю, у меня от букв в глазах рябит!
— Я читать, ты читать.
— И в этой ЯхМе вроде кротовой норы мы поместимся оба?
— Конешно.
— Ладно. А чтобы как следует видеть буквы в этой самой книге,— ехидно заметила дама,— ты наденешь очки для слепых...
— Я агнать этот книга на память,— смело отпарировал африканец.
По прошествии сорока дней поста и покаяния волшебная процедура завершалась тем, что на клочке бумаги вроде папиросной надо было написать магические слова, которые знал один Альмудена, потом бумажку бросают на ветер и, пока она летит, оба они должны усердно читать молитвы, не спуская глаз с бумажки. Где она опустится на землю, там и надо копать, копать, пока не откопаешь клад, скорей всего глиняный горшок, полный золотых монет.
Бенина засмеялась, тем самым выказывая неверие в подобное колдовство, но эта новая сказка все же оставила какой-то след в ее душе, потому что она с полной серьезностью высказала такое мнение:
— Не верю я, что закопанные деньги можно найти в поле. В твоих краях, может, такое и случается, а у нас... У нас клад надо искать в патио, на скотном дворе, под сараем или амбаром или же в погребе, а то еще он может быть замурован в стену...
— Все равно я могу его находить... И скажу тебе, если ты будешь меня любить и выйти за меня замуж.
— Мы еще поговорим об этом не спеша,— сказала Бенина, снимая и надевая платок,— верный знак того, что ей не терпится уйти.
— Не уходить, амри, нет,— жалобно пробормотал слепой, держа ее за подол.
— Мне пора, дружок, дома дел невпроворот.
— Я хочу, ты всегда быть со мной.
— Пока что нельзя. Наберись терпения, сынок. Почувствовав, что она встала, Альмудена снова пришел
в ярость, цепкими пальцами до боли сжал ее руки и скорее
рычанием, чем словами выразил свое страстное желание не расставаться с ней.
— Я тебя любить... Я буду убивать себя, бросаться в река, если ты не приходить ко мне...
— Пусти меня ради бога, Альмудена,— печально и кротко попросила дама, полагая, что ласковыми просьбами скорей убедит своего друга.— Я тоже тебя люблю, но сейчас меня ждут дела.
— Я буду убивать шикарный кавалер,— сжав кулаки, вскричал слепой и шагнул к старушке, а та испуганно отступила.
— Да образумься ты, а не то разлюблю... Пошли. Если обещаешь быть паинькой и не драться, пойдем вместе.
— Я бить тебя нет, нет... любить больше, чем белый свет.
— Ну, коль драться не будешь, идем,— ласково сказала Бенина и, подойдя к слепому, взяла его под руку.
Успокоив таким образом неистового Мордехая, Бенина повела его обратно наверх, и по дороге кавалер рассказал, что съезжает с квартиры в приюте святой Касильды, так как решил расстаться с Петрой; времена настали трудные, подают мало, и он нынче же переедет в предместье Камбро-нерос, у Толедского моста, там есть ночлежка, куда пускают ночевать всего за десять сентимо. Бенина не одобрила переезда: в том квартале, как она слышала, бедняки живут в великой тесноте, в дрянных каморках, но слепой с грустью и печалью заявил, что он хочет, чтоб ему было плохо, так нужно для покаяния, он целыми днями будет плакать, пока Адонай 1 не смягчит сердце любимой им женщины. Оба вздохнули и до конца улицы Толедо шли молча.
Когда Бенина предложила Альмудене дуро на переезд, тот выказал полное презрение к деньгам:
— Не хочу деньги... Деньги есть дурная вещь... Хочу иметь амри... Мой жена со мной.
— Хорошо, хорошо, не спеши,— сказала Бенина, опасаясь, как бы на прощанье марокканец снова не разошелся.— Обещаю тебе, что завтра мы об этом поговорим.
— Ты будешь прийти в Камбронерос?
— Да, обещаю.
— Я не ходить больше к церковь... Не люблю кто много важничать: Касиана, Элисео... Мне это противно. Я просить у моста Толедо...
1 Адонай (др.-евр. «господь мой») —слово, заменяющее имя иудейского бога Яхве, которое верующим запрещается произносить.
— Так жди меня завтра... и обещай быть умницей.
— Я будет плакать, плакать.
— Но к чему столько слез?.. Альмуденилья, я же тебя люблю... И ты меня не расстраивай.
— Теперь ты в твой дом, видеть шикарный кавалер, много ласка.
— Да ты что? Совсем умом тронулся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85