Только изощренный садист мог научиться так терзать людей морально, причиняя им не меньше страданий, чем при физических пытках.
Прижимая фартук к лицу, я вышла во двор. Вначале надо было что-то сделать с раной, а уже потом принести и нагреть воду для стирки. По дороге я встретила Исаака, чернокожего мальчишку лет четырнадцати, который ухаживал за огородом и домашней птицей.
- Доброе утро, Исаак, - сказала я с напускной бодростью. - Как чувствуешь себя сегодня?
- Лучше, мисси.
Мальчик похромал дальше, опираясь вместо костыля на рогатину.
Я посмотрела ему вслед с тяжелым сердцем. Когда я появилась здесь, Исаак был веселым, простосердечным сорванцом, в той, конечно, степени, в какой возможно быть веселым на земле, отмеченной присутствием этого дьявола во плоти - Хеннесси. И вот в один прекрасный день мальчик решил убежать. Хеннесси пустил за ним собак. Когда хозяин и раб вернулись в усадьбу, ребенок уже был калекой. Хеннесси сказал, что это сделали собаки, но Исаак рассказал рабам, что хозяин сам, в наказание за побег, разрезал ахиллово сухожилие мальчика, и теперь ступня заворачивалась внутрь. Исааку больше никогда не убежать, это верно.
Вначале рабы не знали, как со мной обращаться. Они-то понимали, что перед ними белая женщина. И все же я была такой же рабыней Хеннесси, как и любой из них. Мы терпели те же обиды и надругательства, и никто, смею предположить, не завидовал тому, что хозяин приходит ко мне каждую ночь.
Хеннесси пытался получить доход от земли, скупой и непригодной к земледелию. У него не было денег на такую роскошь, как ботинки для рабочих зимой, или на что-то хоть отдаленно напоминающее постель.
Вдали послышался выстрел. Хеннесси, очевидно, пристрелил мула.
Большинство женщин были хронически больны, а мужчины измождены до дистрофии; у детей животы раздувались от голода. Хозяин нещадно бил рабов, когда они, по его мнению, недостаточно усердно работали, а однажды он привязал человека к столбу под палящим солнцем и держал его там без воды и пищи. Я хотела принести несчастному немного воды, но Хеннесси сбил меня с ног одним ударом своей здоровенной ручищи. Должно быть, если бы он сжал пальцы в кулак, он раздробил бы мне челюсть.
Я выглядела столь же жалко, как и остальные. Ногти мои были обломаны, а руки и ноги огрубели, покрылись мозолями и коростой. Грязь так въелась в них, что, сколько ни мой, я все равно не смогла бы отмыть их добела. На голове я носила платок, как и другие женщины-рабыни, чтобы волосы не мешали работать. Я часто думала о сытой, привольной жизни в «Ля Рев», о тучных полях поместья, таких красивых, в особенности во время сбора урожая. Я вспоминала огромные горы белого хлопка, густые заросли табака. Здешние поля казались мне жалкой насмешкой над адским трудом.
Хеннесси заявил, что я должна научиться готовить, чтобы хозяйка работала в поле. Я воровала пищу и отправляла ее в бараки. До сих пор меня не поймали, хотя Хеннесси тщательно следил за припасами и держал их на замке.
Покончив со стиркой и повесив белье, я начала готовить обед. Я разожгла печь и поставила хлеб, который успела замесить утром. На минуту я задержалась у окна. Вдали синели горы, те самые, с которых я спускалась, чтобы прийти сюда вместе со своим новым хозяином. Я ни разу так и не назвала его «господин» и, обращаясь к нему, не стеснялась в выражениях.
Горы в сине-зеленой дымке казались подножием какой-то сказочной небесной страны. Такие далекие, такие недоступные, как мираж. И если умирающий от жажды в пустыне грезит оазисом с чистым ручьем, я представляла то поднебесное царство землей обетованной, чем-то очень похожей на мою далекую и прекрасную родину, - землей, где не было рабства, обид, унижений и голода. Я страстно мечтала убежать прочь от этой несносной жизни. Если бы только представился случай… Но мой тюремщик не спускал с меня глаз в течение дня и ночью ни разу не забыл навестить.
Я увидела, как с холма бегут девочки, обе в слезах. За ними шел Эдвард Хеннесси с женой на руках. Ее голова безжизненно свисала, и даже издалека была заметна синеватая бледность лица. Я выбежала во двор.
- Мама умерла, мама умерла, - зарыдали девочки, цепляясь за мою юбку.
- Сейчас же идите в дом, девочки, - приказала я, - и приготовьте маме постель.
Они послушно побежали в дом.
- Что случилось? - спросила я Хеннесси, пытаясь нащупать у Марты пульс.
- Упала в обморок, только и всего, - пробурчал он. - Ни к чему вся эта суета. До смерти ей еще далеко.
Следом за хозяином я прошла в ее комнату. Хеннесси небрежно положил жену на кровать. Я отправила девочек за теплой водой и чистой тряпкой, а когда они вернулись, велела им ждать за дверью. Затем я раздела лежавшую без сознания Марту и смыла с ее лица и рук грязь. Хеннесси молча наблюдал за мной с порога.
- Ничего с ней не станется, - грубо заявил он. - Позаботься лучше об обеде. Иди на кухню.
- Нет, - резко ответила я, - я не брошу ее. Ты сам прекрасно можешь управиться с обедом. Или поищи замену павшему мулу.
- Может быть, ты займешь место мула в упряжке? - ухмыльнулся Хеннесси.
Не обращая внимания на обычную грубость хозяина, я похлопала Марту по щекам. Женщина слабо застонала. Я помогла ей сесть и поднесла к губам стакан воды. Она поперхнулась и снова упала на подушки. За моей спиной хлопнула дверь. Я обернулась. Хозяин вышел из спальни.
- Выпейте, - настаивала я. - Прошу вас, попытайтесь. Все будет хорошо, он ушел.
Марта облизнула губы и хрипло пробормотала:
- Нет, оставьте меня. Уходите, я не хочу, чтобы вы были здесь.
Я, однако, продолжала настаивать, и Марта сделала глоток.
- Что случилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161