Мужчина положил прохладную руку мне на лоб.
- Кто вы? - спросила я, тщетно пытаясь сложить воедино черты его лица. Они расплывались. Веки мои отяжелели, налились свинцом, и я почувствовала неимоверную усталость.
- Меня зовут Жан Лафит. Это мой дом.
- Понимаю. Я… Простите, что причинила вам беспокойство, господин Лафит. Простите.
Глаза мои закрылись.
- Прошу вас, не беспокойтесь, мадемуазель. Уверяю вас, никакого беспокойства нет. Вы должны думать только о выздоровлении.
- Нет, нет, слишком поздно. Я не могу… Лучше уснуть навечно, - сонно пробормотала я.
Мужчина тихо рассмеялся.
- Вы и так долго спали. Когда вы….
Голоса превратились в невнятный ропот, постепенно сошли на нет, потонули в тихом плеске, и уже с другой волной до меня донеслось:
- … уснула. Дай мне знать, если что-то понадобится.
Я открыла глаза и увидела идущего к двери мужчину.
- Да, мистер Жан, - ответил женский голос, и нежные шоколадные руки расправили на мне одеяло и погладили меня по голове.
- Я хочу, я хочу….
Задыхаясь от усилий, я попыталась сесть. Женщина помогла мне, поддержав под спину. Вцепившись в ее руку, я глядела вслед уходящему мужчине. Он, услышав меня, обернулся.
- Я хочу, - медленно заговорила я, - чтобы вы убили Жозе Фоулера и принесли мне его голову на блюде! - Я рассмеялась слабым безумным смехом. - Убейте его!
- Эй, девочка, не стоит выходить из себя по пустякам, - сказала женщина, и я провалилась в сон.
Последнее, что я слышала, были слова мужчины, обращенные к женщине:
- Эта ненависть - добрый знак, Лили. Благодаря ей она выживет.
С каждым днем я все больше времени проводила в сознании. Лили искренне радовалась моим успехам, пробуждая и во мне желание выздороветь. Однажды она даже заявила, будто я становлюсь хорошенькой.
- О, мисс, припухлости спали, все шрамы заживают, а ссадины и синяки и вовсе почти не видны. Вы снова становитесь прелестной, как картинка, подождите и увидите сами. Вы же были раньше хорошенькой, не так ли? И вы снова станете симпатичной, даже еще красивее!
Я не поверила доброй женщине, однако слова ее развеселили меня. Две недели я практически ничего не ела, даже запах пищи вызывал у меня тошноту, но в конце концов ко мне вернулся аппетит, и я стала понемногу есть приготовленные специально для меня руками Лили супы и рагу, чем очень радовала мою целительницу.
- Вы, мисс, будете как куколка, когда немного поправитесь. Только вот что делать с волосами? Я выстригла колтуны, и ваша голова выглядит довольно забавно. Боже мой, через что вам пришлось пройти!
- Может быть, нам стоит состричь их вовсе? - предложила я. - Тогда они вырастут одновременно и будут все одной длины.
На следующий день моя сиделка, вооружившись ножницами, принялась за работу. Лили была потрясена результатом.
- Смотрите-ка, как здорово! Волосы сразу начали завиваться! Вы станете законодательницей моды в Новом Орлеане! Хотите посмотреть? Я принесу зеркало.
- Нет-нет, - быстро проговорила я. - Не затрудняйтесь. Я… Я не хочу снова смотреть на себя.
Я вспомнила лицо, увиденное в зеркале, которое держал передо мной капитан Фоулер.
Лили грустно покачала головой:
- Не надо так себя настраивать, девочка. Ты ведь жива, правда? Значит, тебе повезло куда больше, чем многим из этих несчастных в трюме, и ты знаешь об этом лучше меня.
Как раз в это время в комнату зашел господин Лафит. Я сердечно улыбнулась ему, так как очень любила его посещения. Он был добр со мной, держался подчеркнуто вежливо, без фамильярности, и я, должна признаться, находила его весьма интересным, даже красивым мужчиной. Лафит был невысок, не выше метра семидесяти, но казался высоким благодаря идеальным пропорциям тела и мальчишеской стройности, а отчасти и умелому портному. В карих глазах его я читала теплоту и участие и только много позднее узнала, что они могут полыхать гневом, от которого трепетали мужчины вдвое крепче и старше Лафита. Черты лица его были резкими, но правильными, а небольшой шрам у скулы только добавлял ему обаяния. В довершение портрета скажу, что Лафит имел густые прямые волосы цвета меди и такие же роскошные усы. Одевался он безукоризненно и модно даже по парижским меркам. Его можно было бы назвать франтом, если бы не непринужденная элегантность, с которой он носил любой костюм.
Мы разговаривали по-французски, но я знала, что Лафит прекрасно говорил и по-английски тоже. К тому же он владел местным наречием, и благодаря этому легко находил общий язык с туземцами, испокон веку жившими в этих болотистых местах.
Такими же безупречными, как костюм, были и манеры Лафита. Ему не приходилось делать над собой усилие, чтобы блистать воспитанием, поскольку оно было частью его самого.
Сейчас, подойдя к моей постели, он галантно поднес мою руку к губам. Затем отступил на шаг, чтобы оценить новую прическу.
- Вам идет, мадемуазель, - решительно заявил он. - Мне кажется, пора вам выбираться в свет. Я приказал вынести кресла на балкон.
- О нет, не надо! Прошу вас! Я лучше побуду здесь. Что, если кто-нибудь меня увидит? Что, если…
Смеясь над моими протестами, он подхватил меня на руки и понес к дверям, ведущим на балкон. Я спрятала лицо в кружевах его воротника, крепко прижавшись к нему.
Лафит опустил меня в большое плетеное кресло, заботливо завернув в одеяло.
- Не дай Бог, вы простудитесь, - деловито пояснил он. - Если с вами что-нибудь случится, Лили мне оторвет голову. Она очень гордится вашими успехами.
- Лили очень добра со мной. Вы оба так добры ко мне.
Я огляделась. Дом Лафита, построенный на пустынном берегу, парадным входом был обращен к морю.
- Это и есть Новый Орлеан?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161