– Это возмутительно! Где он? С ним все в порядке? Неужели они бросили его в «Могилу»? – озабоченно спрашивала она.
– О нет-нет! – быстро ответил Джакомо. – Насколько мы представляем, его с удобствами разместили в одной из комнат дворца. О «Могиле» вообще не было речи. Все это простая формальность.
– Ничего себе формальность! – усмехнулась она, зашла за китайскую ширму и скинула с себя ночную одежду. Эмилия принесла нижнее белье и платье. – Они взяли под арест самого храброго, самого патриотично настроенного человека в Венеции, а вы называете это формальностью!
Антонио и Джакомо переглянулись. Им было непривычно слышать, чтобы Фоска говорила о муже в таком восторженном тоне. Еще удивительнее, что она осуждала сенат за трусость и говорила о патриотизме. Это была совсем не та Фоска, которая несколько лет назад даже не могла вспомнить, как зовут дожа.
Она вышла из-за ширмы и присела на низенькую скамеечку, чтобы надеть туфли. На ней было простое платье из прозрачного бежевого муслина, темно-коричневые перчатки и шаль из коричневого шелка с вышитыми по ней небольшими оранжевыми цветами. Друзья обменялись шепотом одобрительными замечаниями, но она на них не обратила внимания и попросила Эмилию принести дамскую шляпку и зонтик.
– Вы должны пойти со мной. Как они могут так обращаться с ним? Он стоит десятка таких, как они. Двух десятков!
И снова Антонио и Джакомо обменялись многозначительными взглядами, но решили пока в разговор не вступать. Они сели в одну из гондол Лоредана и через несколько минут прибыли во Дворец дожей.
Фоска не теряя времени потребовала встречи с секретарем дожа, с которым была немного знакома.
– Насколько я знаю, вы удерживаете здесь моего мужа. Я требую немедленной встречи с ним.
– Разумеется, синьора. Сложилась чрезвычайно неприятная ситуация. Понимаете, это всего лишь жест, жест политический. Он чувствует себя вполне комфортно. Сегодня утром даже завтракал с дожем. У него есть все, что ему необходимо.
– За исключением свободы, – огрызнулась Фоска. – Полагаю, если бы французы попросили арестовать дожа, вы сделали бы и это!
Секретарь выглядел явно смущенным. Он повел Фоску и ее друзей по длинным, богато украшенным коридорам, вверх по широкой лестнице к комнате на третьем этаже, расположенной рядом с личными апартаментами дожа. Он остановился у двери и легонько постучал в нее. Фоска почувствовала облегчение, убедившись, что у двери не было охраны и она даже не запиралась на ключ. Секретарь попросил их подождать и пошел предупредить Алессандро, что к нему прибыли посетители.
Мгновением позже он вернулся несколько обескураженный.
– Простите, синьора, ваш муж просит передать вам свои – хм-хм – приветствия. Он говорит, что предпочел бы не расстраивать вас своим видом в непривычной обстановке и хотел бы, чтобы вы ждали сообщения от него дома.
Она почувствовала, как запылали щеки. Итак, Алессандро не хочет видеть ее. Она подняла подбородок.
– Прошу передать моему мужу, что я подчиняюсь его желанию. Передайте ему, пожалуйста, что его мать и сын чувствуют себя хорошо и что мы все за него молимся.
Фоска вежливо поблагодарила секретаря дожа, быстро кивнула двум своим попутчикам и вышла. Секретарь наморщил лоб и вернулся в покои Алессандро передать слова жены.
Фоска проглотила обиду и приказала слугам собрать любимые книги и одежду мужа, положить несколько бутылок вина и кое-что из деликатесов и доставить все ему. Она решила больше не предпринимать попыток увидеться с ним. Им все равно нечего сказать друг другу. Он не поверил бы ее объяснениям и не принял бы ее извинений.
Наполеон направил сенату декларацию об объявлении войны в силу нарушения венецианцами пятнадцати условий мира – в том числе убийство капитана Ложьера, обстрел французского корабля и пленение его команды, недавние восстания против французских гарнизонов в некоторых городах материковой части страны, а также пространный список других надуманных жалоб.
Надежд на мир не оставалось. Война же при таком низком уровне готовности была немыслима. После заключения в тюрьму Лоредана никто не высказывался против капитуляции. 12 мая 1797 года Большой совет и сенат проголосовали за самороспуск. Дрожащего и плачущего старого дожа вывели из зала заседаний. «Сегодня ночью мы не будем чувствовать себя в безопасности даже в собственных постелях», – бормотал он.
На двери собора Сан-Марко прикрепили написанную от руки прокламацию, из которой горожане узнали о предательстве и трусости своих лидеров. Кое-где вспыхнули беспорядки, прозвучали голоса протеста и обвинения в измене. Но Синьория не отступила. С этого момента Венеция официально стала демократическим государством.
На следующий день капитан Рафаэлло Леопарди высадился в Венеции в сопровождении батальона французских солдат. Он готовился возглавить Временное революционное правительство, которое должно было бы функционировать вплоть до выборов, в ходе которых венецианский народ избрал бы в органы власти своих представителей.
Фоска находилась в спальне, когда услышала топот сапог по булыжникам внутреннего двора. Через несколько минут в комнату в слезах, испуганная и взволнованная, ворвалась Эмилия.
– Донна Фоска, в замке французы во главе с тем евреем! Он хочет вас немедленно видеть!
– Попросите господ подождать в малой гостиной. Я выйду через пятнадцать минут.
Она посмотрела на себя в зеркало: утреннее платье из бледно-зеленого шелка – довольно глубокое декольте Фоска задрапировала кружевной косынкой. Пригладила волосы, повесила на шею золотой крестик на тонкой цепочке, помолилась, взяла себя в руки и пошла вниз к захватчикам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141