Разве можно забыть то, что случилось между нами тогда, в “Испанской вдове”?
Натали приказала себе выдержать обжигающий взгляд. Пальцы ее зашевелились на обнаженной коже его живота, пробираясь под пояс брюк.
— Да, вот так, милая… вот так!..
— Не спеши… — Натали снова уклонилась от поцелуя. — Сначала сделай шаг назад.
Кейн с готовностью повиновался. Натали медленно опустила взгляд на выпуклость у него в паху. Рука ее была уже под брюками.
— Я хочу кое-что тебе показать…
— Так покажи!
— Как скажешь… — промурлыкала Натали. — Помни, ты сам напросился.
И она дала сильнейший щелчок по напряженной мужской плоти, а затем выдернула руку из брюк, с триумфом наблюдая за тем, как смуглое лицо искажается гримасой боли и досады. В следующую минуту Натали уже со смехом убегала прочь.
Впервые за долгое время на душе у нее было легко и безоблачно.
Глава 14
День Эльдорадо!
Солнце, хотя уже и не такое жаркое, щедро заливало долину в субботу 19 октября 1872 года. День выдался, против обыкновения, безоблачный, и, проснувшись поутру, горожане дружно нахваливали хорошую погоду. Природа-мать, эта капризнейшая из женщин, подарила своим детям чудесный денек, и как же это было кстати!
Не только в городке, но и на любом из окрестных ранчо люди вставали в приподнятом настроении, в надежде на долгий и беспечный день, сулящий им развлечения, веселье, танцы. И едва научившийся ходить малыш, и видавший виды бородатый старатель ожидали празднества с одинаковым нетерпением. Даже у дряхлых стариков кровь быстрее бежала в жилах.
Повсюду наблюдалось необычное оживление, радостная суета. За семейными столами, в ресторанах и пансионах завтрак поглощался наскоро, чтобы быстрее можно было приступить к более важным делам. Трубы дымились вовсю, кухни пропахли корицей и сдобным тестом, из печей вынимались подносы с булочками, медовыми коврижками, сладким печеньем. На столах, под белоснежными полотенцами, ждали своего часа окорока, жареные цыплята, ростбифы — всему этому предстояло перекочевать на праздничные столы. Каждая хозяйка стремилась в этот день внести в общее дело свою посильную лепту, а заодно и блеснуть кулинарным искусством.
Девушки отглаживали сшитые по такому случаю платья, парни начищали обувь до блеска, отцы семейств брились с особой тщательностью, матери прихорашивались, на ходу отдавая домочадцам последние указания.
— Нет, Дженни, и не думай! Я тебе сто раз говорила, что не позволю выйти на праздник в таком открытом платье! Чтобы потом люди судачили, что у моей дочери грудь вываливалась из декольте!
— Джеймс, Джеймс! Это еще что за вихор? Тебя что, корова языком лизала? Возьми щетку и сейчас же зачеши волосы поаккуратнее!
— Дорогой, помни, ты обещал на этот раз не пить так много. Я хочу вдоволь потанцевать, смотри же, не усни за столом, как в прошлом году!
В особняке лорда Блэкмора, напротив, царили тишина и покой. Граф не спешил подняться и все еще нежился в постели, прихлебывая горячий кофе и заодно изучая мятый кусок пергамента с грубыми значками, в котором лишь с трудом можно было узнать карту. Он получил ее от брата, ныне покойного. Опустошив чашечку, Эшлин поставил ее на тумбочку и со вздохом всмотрелся в жирный крестик, некогда проставленный Титусом Блэкмором.
— Пропади все пропадом! — процедил он. — Почему именно этот кусок земли должен был достаться Ковингтону?!
Отложив карту, Эшлин извлек из конверта пожелтевший листок и в который раз пробежал глазами строчки, написанные двенадцать лет назад.
“Дорогой брат!
Я прилагаю к этому письму карту, ценность которой ты не можешь себе даже представить. День за днем я все ближе к сокровищам, о которых рассказала мне индейская сучонка. За меня не волнуйся, я спрятал ее тело так, что не найти никому, и даже если бы не спрятал, подумаешь, большое дело — пристрелить дикарку! Никто не посчитает это преступлением.
Не забудь, что меня здесь считают американцем. Это было совсем не трудно: после нескольких лет в местном колледже я обзавелся отличным акцентом. У меня и в мыслях не было бросить тень на семейство Блэкмор, так что наше имя не пострадает.
Единственное, что стоит между мною и огромным состоянием, — это старый шаман. Ничего, я как-нибудь изловчусь и всажу в него пулю. Ведь удалось же это с девчонкой в расцвете лет, так почему не должно выйти с дряхлым стариком? И тогда… Гора Сокровищ! Миллионы и миллиарды в золотых слитках! Сплошные стены золотоносной породы! Клянусь, я заполучу все это, не будь я твой любящий младший брат
Титус Блэкмор”.
Эшлин медленно сложил листок по обветшалым сгибам. Получив это письмо, он не придал ему значения — просто потому, что не интересовался авантюрами младшего брата. Как старший сын и наследник, он получил довольно значительное состояние и наслаждался безоблачным существованием. Он имел тогда все: поместья, охотничьи угодья, сверкающие лаком экипажи, породистых лошадей, тонкие французские вина, красивых женщин.
Известие о смерти брата тоже оставило Эшлина равнодушным. Он едва взглянул на официального вида бумагу, отпустил лакея и вновь отдался в руки портного, примерявшего ему новый фрак. Конверт с письмом и картой остался валяться в ящике бюро — до тех пор, пока состояние не просочилось у Эшлина между пальцами. На это потребовался всего лишь десяток лет…
Граф поднялся с постели, закутался в длинный теплый халат и спрятал письмо, удрученно качая белокурой головой.
Разорившись, он решил перебраться в Америку, чтобы, как многие до него, нажить там денег, но не слишком в том преуспел. Тогда и настал черед письма и карты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114