Половина всего, что мог охватить глаз, и еще многого, скрытого за горизонтом, принадлежала ему. И его сыну. И сыну его сына.
Когда ландо подъехало к высоким белым воротам ранчо Орилья, Эми попросила Луиса на секунду придержать лошадей.
Очарованный индеец с радостью повиновался и, добродушно улыбаясь, наблюдал за девушкой. А она, едва дождавшись, когда экипаж остановится, вскочила с сиденья, сорвала с головы соломенную шляпку и раскинула руки, как будто хотела заключить в объятия весь мир. Запрокинув белокурую головку, она взглянула на высокую, освещенную солнцем арку.
С мощной поперечины свисали, ярко сияя в блеске солнечных лучей, двухфутовой высоты чеканные серебристые буквы: ОРИЛЬЯ.
Эми, смеясь от счастья, простерла руки вверх, словно хотела дотянуться до букв, но кончики пальцев не доставали до них на добрых восемь — десять футов, хотя она и стояла не на земле, а в ландо.
— Ты сейчас упадешь и расшибешься, Эми. — Луис протянул руку, чтобы поддержать девушку за талию. Эми с улыбкой повернулась к нему:
— Не упаду. Ты меня удержишь. — Она снова медленно опустилась на сиденье кареты, накрыв своими ладонями руки Луиса. Бесконечное доверие к нему — вот что выражало сейчас ее лицо. — Ты никогда не допустишь, чтобы я расшиблась. — Она взглянула прямо в глубину его бездонных глаз. — Ведь не допустишь, Тонатиу?
— Никогда, — пылко и решительно подтвердил он. Его руки властно сжали талию девушки. Неожиданная, странная сила этих изящных пальцев заставила Эми задохнуться в сладостном испуге. А когда Луис привлек ее ближе к себе, так близко, что его лицо оказалось в какой-то жалкой паре дюймов от лица Эми, ее охватило пьянящее восторженное чувство, которому она не находила названия.
Напряженное лицо Луиса смягчилось.
— Никогда, — повторил он тихо и улыбнулся.
Глава 3
На вершине пологого холма в конце длинной подъездной аллеи, обсаженной пальмами, привольно раскинулась асиенда — жилище хозяев ранчо Орилья; полуденное солнце играло в цветных витражах окон, как в россыпи драгоценных камней. Импозантный особняк, строительство которого было закончено летом 1841 года, со стенами толщиной восемнадцать дюймов, сложенными из необожженного кирпича, красной черепичной крышей и гладкими кирпичными полами по праву считался красивейшим зданием на сотни миль в округе.
Планировка дома, построенного в виде гигантской подковы, была продумана таким образом, чтобы два различных семейства, обосновавшиеся в нем, ни в малейшей степени не стесняли друг друга. Поэтому в центральной части здания располагались две просторные гостиные, или, как их называли по-испански, sala, и две вытянутые в длину столовые.
Два совершенно одинаковых крыла, уходящих плавной дугой к конюшням и хозяйственным службам, могли похвалиться роскошными покоями для хозяев и десятком спален для гостей. Салливены занимали западное крыло асиенды, Кинтано — восточное; центральный фасад был обращен к югу.
Из всех парадных комнат нижнего этажа, включая огромный бальный зал с дубовыми полами, имелся выход на красивый внутренний дворик, где смуглые садовники любовно взращивали дикие растения пустынь нагорья. Чуть ли не круглый год здесь пышно цвели мириады кактусов, радуя глаз игрой ярких пурпурных, желтых и алых пятен, а их тонкий пьянящий аромат наполнял благоуханием теплые романтические ночи. Между юккой, эсперансой и высокими агавами прятались крашеные скамьи из узорного кованого чугуна.
Добрая дюжина слуг ухаживала за домом и садом. Во всем огромном поместье трудилось семьдесят пять ковбоев и вакеро, живущих на ранчо круглый год. Большие, беленные известью конюшни вмещали сотню лошадей, и еще четыре сотни паслись на конских выгонах Орильи. Тридцать две тысячи великолепных лонгхорнов — техасских длиннорогих коров — жирели, пережевывая сочные травы и молодые побеги на равнинных лугах и на склонах отдаленных гор.
Приближаясь к огромному зданию, словно вырастающему из голой бесплодной земли, Эми с новой силой ощутила, до чего же она скучала по Техасу и Орилье. Поклявшись в душе, что больше никогда не уедет отсюда, она с особым, пристальным вниманием окинула взглядом открывшуюся ей картину, чтобы запечатлеть в памяти каждую мелочь; ее переполняла радостная уверенность в том, что сегодняшний день — один из самых важных во всей ее жизни.
Ей хотелось запомнить этот день целиком, до мельчайших подробностей: ощущение палящих лучей солнца на лице, громаду асиенды на фоне безоблачного синего неба. Выражение сверкающих черных глаз Тонатиу в ту минуту, когда она вышла из поезда. Силу его рук на талии.
Какое сегодня число? Пятое… нет, нет. Шестое… шестой день июня 1856 года.
Пятилетний Мануэль Ортега, поставленный дозорным на крыльце главного фасада, заметил приближающееся по аллее ландо. Возбужденный малыш — сын главной кухарки в Орилье — кинулся в дом с криком:
— Мама, мама! Сеньорита уже здесь! Она здесь!
Все побросали свои дела и ринулись к дверям. Бэрон и Лукас Салливен, праздно развалившиеся в креслах гостиной нижнего этажа, обменялись взглядами, поднялись и неторопливо двинулись к крыльцу. Колеса ландо проскрипели на повороте усыпанной гравием дороги, и карета остановилась. Быстро спрыгнув на землю, Луис бросил поводья стоявшему наготове мальчику-конюху и в мгновение ока обогнул ландо, чтобы помочь Эми выйти.
Оказавшись на ногах, девушка одарила Луиса ослепительной улыбкой и, схватив за руку, потащила его за собой по дорожке к главному входу.
Когда пара вступила в тень, под крышу крыльца, Эми выпустила руку Луиса. Тот остановился, с улыбкой наблюдая, как она бежит навстречу братьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123