В своем воображении он видел возлюбленную среди подушек и драпировок. Жозеф слегка раздвинул ей ноги, и у него перехватило дыхание…
Каждое утро он будет присылать ей цветы. Жасмин, туберозы и гардении, чтобы они наполняли своим благоуханием дом.
Розмарин и лаванда хороши, говорил он себе, но наступило время сменить их на что-нибудь попышнее.
Жозеф услышал, как Батист повернул ключ в двери. И вот она здесь: в розовом халате, со смущенной улыбкой, босиком. Поразительно, какой близкой, какой необходимой стала она; невозможно представить, что раньше было иначе, чем в этот последний счастливый месяц. Как жаль, что он не может длиться вечно. На мгновение у Жозефа сжалось сердце.
Но только на мгновение. Желание прогнало прочь сожаление. Настойчивая потребность удовлетворения заставила Жозефа спустить халат с ее плеч, схватить Мари-Лор и положить на кровать.
«Кто сможет осудить меня, — думал он, — за то, что сегодня я так спешу?» Ему так много надо было сказать, так много отдать. Он только хотел сделать ее счастливой.
Да и она, как он удовлетворенно убеждал себя, кажется совершенно готовой принять его.
Но через некоторое время Жозеф задумался: от чего, от каких горьких мыслей так потемнели глаза Мари-Лор?
Он говорил себе, что ошибается, думая, что видит растерянность, разочарование и даже подозрительность в ее взгляде. Этого не могло быть. Она была так страстна, так разгорячена всего лишь минуту назад.
Но сомнений не было, глаза девушки затуманились. Она казалась озадаченной и несколько раздраженной, как будто он загадал ей загадку, оказавшуюся для нее трудноразрешимой.
Отстранившись, Жозеф вглядывался в лицо Мари-Лор. Невероятно, но он почувствовал робость. Она находилась рядом, но было ощущение, что девушка внимательно и оценивающе смотрит на него издалека.
«Нет, — успокаивал он себя, — она выгибалась мне навстречу, дрожала и вскрикивала, принимая те или иные любимые позы. Но — о, признайся, Жозеф, — чего-то не хватало».
Жозеф нахмурился и откинулся на подушки. Мари-Лор совсем затихла, подумал он. Может быть, она просто устала.
Он повернулся на живот и, опершись на руки, посмотрел на свою гостью.
— Так ты не спишь? — Жозеф нежно провел пальцем по ее векам.
Она улыбнулась и покачала головой. Ее улыбка ободрила его.
— Прости, — сказал он, — сегодня я сам не свой. Но я очень много думал.
«Еще минута, — подумала Мари-Лор, — и он скажет мне „прощай“. А затем объявит, что не хочет, чтобы я приходила завтра».
Но она и так не смогла бы прийти на следующий день. Николя объявил, что в последнюю минуту перед отъездом потребуются все слуги, чтобы срочно что-то постирать, починить, упаковать. Возможно, ей придется гладить белье или подрубать его новый шейный платок.
Но если Жозеф собирается попрощаться, думала девушка, то ведет себя довольно странно: сначала с такой лихорадочной поспешностью, лишенной всякой чувственности, овладел ею, а теперь этот разговор, взволнованный и полный тоски по прошлому.
— Ты помнишь день, когда мы встретились? — спросил виконт.
«Так же хорошо, как я помню свое имя», — могла бы ответить она.
Но он улыбнулся, и Мари-Лор с ужасом и отчаянием подумала, как она сможет жить дальше, никогда больше не увидев эту улыбку. Ее растерянность и подозрения исчезли. Молча, беспомощно она улыбнулась ему в ответ.
— В тот день я повидал целый зверинец книготорговцев, — сказал Жозеф, — старых, молодых, толстых и худых, глупых и хитрых, как Риго, я был болен и устал, мне хотелось вернуться в гостиницу на окраине Монпелье, где я остановился. Но самым трудным из книготорговцев оказался последний. Я, конечно, не ожидал встретить в книжной лавке удивительно хорошенькую, хотя и с острым язычком девушку.
Как ты думаешь, что я заметил в тебе прежде всего, когда ты пыталась показать, что не боишься меня?
У Мари-Лор было не то настроение, чтобы разгадывать загадки. Но он был так мил в своем ожидании ответа…
— Нетрудно догадаться. Мои веснушки.
— Неверно.
— О, ну тогда чернильные пятна на пальцах.
— Подумай еще.
— Решительный склад губ? — Она сделала гримаску. Улыбаясь, Жозеф покачал головой. Он поцеловал ее в губы, прогнав гримасу, и, опустив голову, нежно поцеловал каждую грудь, после чего добавил:
— И даже не их.
— Так что же? — Это могло продолжаться вечно. Что было не так уж плохо, думала она, если она получит поцелуй за каждый неправильный ответ.
Но поцелуи поцелуями, а что же он пытается ей сказать?
— Первое, что я заметил, были твои глаза. Ты смело, изучающе смотрела на меня, а я смотрел тебе в глаза. В них непрерывно переливались голубые и серые тона… около зрачка серый становился фиолетовым. Тебе кто-нибудь говорил о фиалках, любовь Моя? И я подумал: у этой девушки в глазах небо Парижа.
— Я никогда не видела Парижа.
— Это центр всего мира, — тихо сказал он, обнимая Мари-Лор. — В нем есть грубые, шумные и грязные места. В нем живет полмиллиона людей, на некоторых улицах невыносимая вонь. Король ненавидит этот город. Боится его, как я полагаю, и похоронил себя со своим двором в Версале, это полдня пути от Парижа. Но Версаль — не столица Франции. Настоящая столица — Париж, прекрасный, сквернословящий Париж, с его кафе, заполненными писаками, с салонами, в которых толпятся философы. В нем сосредоточены энергия, искусство, ум и шумные беседы. Ты полюбишь его, Мари-Лор. Его воздух насыщен возможностями, огромными, захватывающими возможностями.
Она вдруг поняла, что он собирается сказать.
Конечно, она знала. Как могла не знать? Она хотела, мечтала об этом в предрассветные часы. Ей хотелось этого больше всего на свете, каким бы смешным и несбыточным это ни было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97