У него не было теперь никаких дел, ни о ком не надо было заботиться. Только о себе. А о себе он еще успеет подумать.
Не обращая внимания на суету, на участившиеся разрывы, Матвей добрался до пещеры, съел целую сковородку жареной рыбы, допил вино и, не раздеваясь, упал на кровать.
Разбудил его назойливый треск где-то над головой. Спросонок показалось, что работает швейная машинка. Матвей взглянул на часы и присвистнул: стрелки показывали пятнадцать тридцать. Впрочем, спешить некуда, он сам себе хозяин.
Горбушин побродил по комнате, разыскал две банки консервов, конфеты и батон черствого хлеба. Прежде чем пообедать, вымыл у рукомойника ноги, переменил носки, почистил ботинки и пуговицы кителя. Свежих подворотничков у него не оказалось, и Матвей оторвал полоску от простыни.
Он брился, ел, а треск наверху все продолжался, и это в конце концов стало раздражать. Пришлось выглянуть на улицу. Метрах в ста от него, на скале, невидимые снизу, били два пулемета. Очереди были длинные, на половину ленты. Едва смолкал один пулемет, начинал другой.
Из этого Матвей заключил, что немцы близко и медлить нельзя. Он собрал свой чемоданчик, порылся в вещах Квасникова – не забыл ли сосед что-нибудь ценное. Нашел бутылку вина, любимого Максимилианом Авдеевичем, прихватил с собой.
Выбритый и начищенный, с чемоданчиком в руке вышел Матвей на улицу. Хотел подняться на скалу, узнать, в кого бьют пулеметчики, да поленился. Раз бьют, значит, знают куда. А ему надо в порт, к морю.
Он, наверно, выглядел диковинно в этом задымленном городе, среди грязных солдат, среди трупов и разбитых машин. Он заметил, что на него смотрят не только с удивлением, но и с уважением. Бухта была пуста. На темной воде то в одном, то в другом месте взметывались белесые столбы разрывов. Немцы били по причалам, где скопилось много людей. Вдали синей полоской виднелась заманчивая Тамань – далекая, спасительная земля! Некоторые смельчаки плыли туда: нет-нет и мелькнет среди сверкающей ряби черная голова.
Бой грохотал в самом городе. Немцы не кидали бомб, боялись угодить по своим. Их самолеты пролетали севернее, на мыс, куда отошли крупные силы советских войск.
Возле перекрестка стояли две 76-миллиметровые пушки, тут же сидели десятка полтора красноармейцев. Матвей спросил, почему они не стреляют. С ящика поднялся сержант с нашивками за ранения и не спеша, устало объяснил, что у них нет командиров и они не знают, что делать: или ждать тут, или тянуть орудия в порт.
– Снаряды есть?
– Половина боекомплекта.
– Это сколько же? – уточнил Горбушин. Он хоть и служил артиллеристом на сторожевике, но в сухопутных нормах не разбирался.
– Полсотни на ствол.
– Тогда вперед! Эй, там, последние, на шкентеле! Поживее! – прикрикнул он, и красноармейцы охотно подчинились его бодрому уверенному голосу. Облепили орудия, покатили их на пологий подъем.
Матвей улыбался, помахивая чемоданчиком. Он помнил, что неподалеку, в конце этой улицы, есть сквер с кустарником. Потом – ровное поле до самых холмов, хороший обзор, удобное место для стрельбы.
Однако до сквера они не добрались, там трещали винтовки и автоматы. Высунувшись из полуразбитой хибары, Матвей разобрался, что к чему. По ближнему краю сквера тянулась ломаная линия окопов, тут были наши. А дальше, среди редких акаций, перебегали немцы. Они накапливались в канаве, метрах в пятистах от сквера. Возле холмов поднималась пыль; оттуда подходили танки или автомашины.
Мимо хибары проковыляли двое раненых.
– Товарищи, какая часть? – окликнул их Горбушин.
– Разные, – ответил боец. – Есть и пехота, и танкисты есть.
– А командир где?
– Да мы не знаем. Тут кто как. Кого прижал немец, тот и стреляет.
Матвей вышел к артиллеристам и приказал выкатить орудия на прямую наводку. Артиллеристы оказались ребятами умелыми и сноровистыми. Сержант распоряжался сам. Дал десять выстрелов по автоматчикам в кустах, потом перенес огонь на канаву, расстреливая плотно сбившихся немцев.
– Дай мне! – попросил охваченный азартом Матвей.
Сержант показал наводчику: отойди. Матвей припал глазом к прицелу, чуть довернул ствол пушки, увидел машину, выползавшую из пыльной завесы. Выстрелил – и промахнулся. Промазал и в другой раз. После этого сержант уважительно, но твердо сказал ему:
–Товарищ командир, снаряды у нас считанные.
Матвей опять забрался в хибару, наблюдал за боем. Вот ведь как: достаточно двух орудий, чтобы заставить немецкую пехоту откатиться на километр. Есть люди, есть пушки, но нет организованности. Если бы каждый участник трехсуточных заседаний в подземелье возглавил оборону на одной улице, то на двадцати улицах немцы дали бы задний ход…
Вечером фашисты бросили на этот участок самолеты. Машина за машиной отваливалась от строя и с ревом неслась к земле, засыпая сквер мелкими бомбами. Тут уж ничего нельзя было сделать, лежи да грызи горелый кирпич, чтобы не завопить от страха.
Бомба разбила орудие. Уцелело пятеро артиллеристов и три снаряда. Матвей приказал выпустить их по гитлеровцам: знайте, мол, что мы живы. Сержант вынул из орудия замок, и все пошли к бухте.
Наступила ночь, немцы освещали порт «люстрами» и непрерывно обстреливали его. Матвей побродил по берегу, поискал, нет ли автомашин с уцелевшими скатами. Но все грузовики были «разуты». Что ж, море спокойное, ориентиры хорошие, можно плыть и так.
Матвей не спеша разделся, сложил на камни брюки и китель. Тельняшку не снял. Хоть она и будет стеснять движения, но к ней пришит карманчик, в котором, в клеенчатом пакете, хранятся партийный билет и удостоверение личности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135