Одна бомба добила немецкий танк, развалила его на части. Еще несколько угодили в склон высоты, двое автоматчиков лежали мертвыми. Изя Волович перевязывал бритую голову Гафиуллина.
– Стрелять можешь? – спросил Виктор.
– Могу, командыр, – морщась, кивнул тот.
Теперь они остались впятером. Вскоре с берега прибежал еще один боец, доложил радостно, что на той стороне появились наши, что уже спускают с грузовиков плоты и лодки. Потом пришел связной командира батальона. Виктор отправил его обратно с короткой запиской: просил поторопиться и подготовить артиллерийский огонь по дороге.
Связной еще не успел убежать, когда Волович крикнул, что видит колонну автомашин. Дьяконский поднялся на высоту, прикинул: немцев было не меньше двух рот. «На час, – сказал он себе. – Часок мы их поманежим. Больше никак не получится!»
Фашисты явно торопились. Пехотинцы бегом занимали боевые порядки. Машины сразу же развернулись и ушли, вероятно, за подкреплением. А с дороги открыли частый огонь минометчики. Второй раз, и опять в голову, ранило Гафиуллина. Молчаливому Майбороде осколок вонзился в ягодицу. К ручному пулемету лег Волович, широко раскинув тощие ноги с грязными култышками бинтов. Виктор бил из пулемета, снятого с мотоцикла. Фашисты делали короткие перебежки в пять-шесть шагов, вели огонь такой плотный, что воздух над высотой напряженно гудел.
В центре немцы продвигались медленно, зато на обоих флангах, и справа и слева, подошли к самому лесу. Теперь им ничего не стоило подобраться вплотную… Дьяконский приготовил гранату.
Пока перезаряжал пулемет, по правой руке словно хлобыстнули кнутом. Посмотрел и даже губами чмокнул: надо же, как повезло! Осколок тоненькой змейкой прорезал кожу возле кисти. На пару миллиметров ниже – и нельзя стрелять.
Перевязываться не было времени. Мокрой от крови рукой он опять схватился за пулемет. Прежде чем открыть огонь, пощупал карман: бритва была на месте, все в порядке. В последний момент есть чем избавить себя от плена.
За рекой громыхнули пушки. Снаряды начали падать на дороге и позади немецкой цепи, заставили противника приостановиться. Виктор осмотрелся. Стрелял только один автоматчик. Майборода лежал ничком: вместо спины – кровяная каша.
Возле ручного пулемета снова находился Гафиуллин, а рядом с ним, схватившись за грудь, корчился и стонал Изя Волович.
Виктор прицелился, ловя каски, черневшие среди травы, повел стволом пулемета, чеканя длинную очередь. Сверху, больно ударив в плечо, грохнулся кто-то, заорал над ухом:
– А ну, подвинься!
Незнакомый Виктору мордастый сержант устанавливал в окопе бронебойку, пулемет мешал ему, он отталкивал Дьяконского локтем и орал:
– Петька, патроны давай!
Сзади подбегали еще и еще. Справа, в кустах, часто рвались гранаты. Дьяконский откинулся от пулемета и засмеялся с облегчением, глядя в яростное лицо сержанта.
– Ты чего ржешь, шляпа! – снова заорал тот. – Вон тебе театр, видишь?! Петька, собака, патроны где?!
Дьяконский приподнял голову. От дороги, развернувшись цепью, ползли к высоте три самоходных орудия. За спиной, на просеке, начали рваться снаряды.
Бой разрастался, и еще трудно было предрешить, кто останется хозяином высоты. Но здесь появились теперь новые люди, новые командиры, и у Виктора сразу спало нервное напряжение, сразу сказались бессонные ночи, утомление, голод. У него так кружилась голова, так туманилось перед глазами, что он почти перестал видеть и соображать. Он даже не мог вспомнить потом, как оказался на берегу Днепра. Запомнились только огромные, неподвижные, полные муки глаза Изи Воловича, его черный рот, распяленный в крике. Волович был мертв, а его почему-то везли в лодке на левый берег. Виктор хотел сказать, что Киев на правом берегу и Воловичу обязательно нужно туда, к своим братишкам и сестренкам… Впрочем, может, этого и не было, может, все это просто пригрезилось ему в долгом сне?
Но нет! Он ведь помнил голову Гафиуллина, огромную шапку бинтов, он помнил волны на Днепре и как по этим волнам, навстречу их лодке, шли другие, наполненные бойцами, шли плоты с пушками и по всей широкой реке плыли люди. Их бомбили самолеты, но зато с берега в них никто не стрелял, потому что немецкие солдаты, немецкие танки и самоходки остались за просекой, за высотой «109».

* * *

Прославленный «Восточный вал» рухнул за несколько дней. В конце сентября советские армии стремительным маршем вышли к Днепру на огромном пространстве от Лоева до Запорожья и с ходу форсировали могучую реку во многих местах, захватив на западном берегу 23 плацдарма, и среди них несколько крупных. Днепр больше не являлся преградой для наступления. И если советские войска остановились на достигнутом рубеже, то лишь для того, чтобы закрепить успехи, подтянуть тылы и резервы, изготовиться к новому броску.
Страна щедро награждала бойцов, отличившихся на Днепре. В одной только дивизии, где служил Виктор, к высшей награде было представлено 28 человек. И среди первых – Дьяконский. О нем писали дивизионные журналисты. Армейская газета поместила портрет Виктора и большой очерк.
Гафиуллин цокал языком от удовольствия, читая газеты. А Виктор не только не радовался, но даже пугался. Очень уж не хотелось ему этого шума, не хотелось Привлекать внимания к своей персоне. У него мороз пробегал по коже всякий раз, когда во всеуслышание склоняли его фамилию с добавлением самых лестных эпитетов.
Представления на звания Героев Советского Союза были утверждены Военным Советом армии и отправлены в Москву. А вскоре был опубликован Указ. Звания Героев получили посмертно красноармейцы Майборода и Волович, получил сержант Гафиуллин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135