Они постепенно поднимались выше, но почти не меняли своих очертаний. Сначала Виктор не обратил на них внимания. И только в полдень, сверяя по карте дорогу, сообразил – это же горы! Он не распознал их сразу потому, что всю войну провел на равнинах, в степях…
Дьяконский ничего не сказал бойцам. Велел сделать привал, взводным командирам проследить, чтобы все побрились, почистились и подшили свежие подворотнички. Старший сержант Гафиуллин спросил:
– Начальство едет?
– Выполняй приказание! – усмехнулся в ответ Виктор.
Через час он выстроил роту на невысоком холме за селом, на краю дороги. Чтобы хоть как-то подчеркнуть торжественность момента, вышел к солдатам без шинели, в новой гимнастерке, к которой только что пришил самодельные зеленые погоны с полосой, прочерченной карандашом.
Помолчал, немного волнуясь и не зная, с чего начать. Взялся не за свое дело: завтра, а может, еще и сегодня, приедут политработники, в батальоне наверняка состоится митинг, собрание. У строевого офицера другие задачи, но разве можно сейчас не сказать хоть несколько слов людям, с которыми воевал, с которыми дошел сюда!
– Товарищи, – вытянул он руку. – Глядите, вот там словно тучи клубятся?! Это не тучи, это Карпаты, товарищи! Там – Румыния. Мы с вами вышли на государственную границу! Отсюда, с этих мест, война начиналась. И мы опять здесь!
Он оглядел лица солдат. Казалось, эти обрадованные, немного удивленные люди ждут от командира еще каких-то слов или объяснений. Но Виктор не знал, что еще говорить. Он просто подошел к шеренге и пожал руку каждому из своих пятидесяти семи бойцов, и каждому сказал только одно слово: «Поздравляю».
А потом повернул строй и повел роту дальше, по обочине дороги, мимо застрявших в грязи немецких автомашин, мимо раздувшихся лошадиных трупов, мимо бомбовых воронок, наполненных голубоватой весенней водой.
На марше роту догнал мотоциклист. Связной из штаба полка протянул Дьяконскому короткий приказ: в 18.00 явиться к командиру полка. Попросил расписаться.
Дьяконский поинтересовался, в чем дело? Связной молча пожал плечами, поправил свой кожаный шлем.
Виктор не любил таких неожиданных вызовов, ему всегда чудилась за ними какая-нибудь неприятность. Уж во всяком случае о командирских совещаниях или о вручении наград объявляют заранее.
В приказе были названы еще три фамилии, все знакомые Виктору: двое политработников и один комбат. Все из разных подразделений, с разных должностей. Странно, зачем понадобилось собирать их вместе?

* * *

Командир полка, моложавый майор, известный в дивизии своей решительностью, остановился на обед в крестьянской хате. За стол сели вдвоем: он сам и тучный подполковник-кадровик, приехавший из штаба армии. По возрасту кадровик был немного старше майора, но так растолстел и обрюзг на тыловой спокойной работе, что дать ему можно было лет сорок, а то и больше. Левый глаз подполковника был закрыт черной повязкой, это придавало ему мрачноватый и даже отталкивающий вид.
Подполковник приехал, чтобы на месте познакомиться и отобрать кандидатов на должность городских и районных комендантов и их помощников. Впереди были чужие страны, наступление предполагалось большое. В войсках искали грамотных офицеров, владеющих языками или со средним образованием.
Отобедав, кадровик долго изучал личное дело Дьяконского. Потом вздохнул и отложил в сторону.
– М-да… Хорошая кандидатура. Но не пройдет.
– Безупречный офицер, – прищурившись, отрекомендовал майор. – Инициативен, опытен… Вы аттестации посмотрите.
– Все равно не пройдет, – повторил кадровик. – Да вы-то что его так расхваливаете, если он больно хорош? Для себя бы поберегли.
– А он никуда не стремится, – махнул рукой майор. – Его уже два раза в верх брать хотели. То в штаб корпуса, то в оперативный отдел…
– А в комендатурах работа не менее ответственная, чем в штабах. Сорвется человек на каком-нибудь пустяке, недосмотрит, – скверно получится. Нет уж, пусть он лучше в строю остается.
– Поближе к смерти, – иронически усмехнулся майор. – Между прочим, у Дьяконского столько боев, что и сосчитать трудно. Формально все правильно. Только вот в штаб вы его не берете, в комендатуру тоже. Вы думаете, он этого не чувствует?
– А вы на батальон его ставьте, – посоветовал кадровик. – У батальонного командира забот столько, что для своих переживаний времени не найдется…
На том и сошлись в конце послеобеденной деловой беседы майор и подполковник. Когда Дьяконский прибыл в штаб, приказ о его новом назначении уже был подписан.
Одного капитана и двух старших лейтенантов кадровик увез с собой в штаб армии. Дьяконский в тот же вечер возвратился на передовую, принимать батальон.
Виктор был доволен новой должностью и знал, что справится с ней не хуже тех многочисленных комбатов, с которыми довелось послужить и повоевать. Но если говорить по совести, он не ожидал такого доверия и теперь даже гордился собой! Черт возьми, не каждому офицеру в двадцать три года поручают командовать таким подразделением!

* * *

«Войну выиграть невозможно. Остается либо почетный мир, либо поражение». Такой вывод сделал для себя генерал-полковник Гудериан весной 1944 года. Русские сломили то шаткое равновесие, которое сложилось до Курской битвы, и теперь чем дальше, тем сильнее проявлялось их преимущество буквально во всем.
Обе стороны истощили людские резервы, вычистили под метелку тылы. Германия начала призывать в армию стариков и шестнадцатилетних юношей. А русские освободили десятки областей, где сохранилось значительное количество мужчин военно-активного возраста:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135