– Джин, – подхихикивая, шептала Эмер вслед ковылявшей в свою комнату экономке. По вечерам она часто уединялась с поварихой, и Лилли слышала звон стаканов и сдавленный смех, а потом повариха принималась громко петь песни.
В первый раз случилось так, что она сидела на кухне, прислушиваясь к тиканью часов на стене и следя за движением секундной стрелки. Когда тишина и одиночество стали совсем невыносимы, Лилли поднялась по лестнице в главный зал. Там она осмотрелась. Слева от нее была большая освещенная канделябрами столовая, а справа – библиотека господина Адамса. Роскошная широкая лестница вела в громадную гостиную на первом этаже, а за нею была комната для музыкальных занятий с великолепным большим «Стейнвеем», на котором хозяин дома, как говорила Эмер, часто до поздней ночи играл меланхоличные этюды Шопена.
Но больше всего Лилли понравилась библиотека. Высокие окна, увешанные гардинами из золотого дамаска, выходили в сад с одной стороны, а с другой – на Маунт-Вернон-стрит. Вдоль стен поднимались полки с книгами в кожаных переплетах, а в запертых книжных шкафах хранились драгоценные средневековые рукописи с раскрашенными миниатюрами.
Войдя в эту комнату, она вдохнула запах старой кожи, смешанный с ароматом дорогих сигар, и почувствовала себя снова дома, в кабинете па в Арднаварнхе. Она в восторге осматривала коллекции хозяина. Потом уселась в его зеленое кожаное кресло перед большим письменным столом, оглядывая пыльную комнату и воображая себя хозяйкой этого дома. Ей хотелось снова стать настоящей Лилли Молино и чтобы все эти окружавшие ее сокровища по праву принадлежали ей. Но тут же с тяжелым вздохом она вернулась с небес на землю, к неумолимой действительности.
Лилли знала, как надо управлять хорошим домом. Она всю жизнь была окружена прислугой, видела, как мать была требовательна к экономке, и слышала, как она договаривалась с кухаркой о меню на всю неделю. Она ходила вместе с нею в оранжереи и говорила садовникам, какие цветы принести в комнаты и какие фрукты поставить на стол. От ее зоркого глаза ничто не ускользало, Лилли решила, что сама наведет порядок в доме, и начала с библиотеки. Она сбросила свои грубые кожаные башмаки, чтобы не пачкать светлые ковры, с удовольствием чувствуя босыми ногами их мягкое тепло. Она тщательно очистила от пыли резные орнаменты и стеклянные ящички с антикварными безделушками, радостно улыбаясь их содержимому, представшему перед ее глазами в еще большем великолепии. Она взобралась на стул и вытрясла огромные гардины и с помощью стремянки из красного дерева очистила от пыли книги на полках. В тот вечер миссис Хулихен с поварихой за бутылкой джина обсуждали рвение новой кухонной помощницы к тяжелой работе и согласились на том, что жалко тратить деньги в отсутствие хозяина на двоих служанок на втором этаже, которые все равно ничего не делают, когда все с такой готовностью может делать Лилли.
– Мы сэкономим целых два жалованья, – решительно заявила миссис Хулихен» – в нашем кармане, дорогая моя, эти деньги вовсе не будут лишними.
На следующий же день обеим служанкам второго этажа было велено собрать свои вещи, и Лилли была назначена служанкой при столовой.
– Будешь получать на два доллара больше, – величественно объявила Лилли экономка, – и получишь хорошую рабочую одежду. Можешь считать, что тебе повезло, потому что таких молодых девушек на второй этаж обычно не назначают. И запомни, ты должна работать, как следует, а не так, как эти ленивые курицы.
– Да, миссис Хулихен, – откликнулась Лилли, почтительно опустив глаза, но про себя улыбалась, так как это означало, что теперь она может свободно ходить по дому; брать любые книги, любоваться картинами и даже играть на рояле. Весь дом был в ее распоряжении.
Но экономка никого не наняла взамен Лилли, и теперь они с Эмер должны были вдвоем выполнять всю работу. По-прежнему в синем хлопчатобумажном платье и в переднике Лилли подметала, стирала и убирала пыль, как на втором этаже, так и внизу, а миссис Хулихен прикарманивала жалованье обеих уволенных служанок.
Но Лилли понимала, что ей нигде в другом месте не получить места служанки при столовой. С каждым днем она все чаще говорила себе, что долго так продолжаться не может. Она не может быть служанкой, как-никак она была леди. В один прекрасный день она снова станет ею, снова будет носить шелковые платья и не ступит ногой на кухню. Она не знала, как сможет этого добиться, но была уверена, что так будет. А пока, стиснув зубы, она принялась за работу.
Как-то вечером она убирала в вестибюле, когда звякнул дверной колокольчик. Наскоро вытерев руки о передник, она бросилась к двери и в удивлении остановилась, уставившись на высокого бородатого мужчину, стоявшего перед нею на крыльце. Таксист выгружал на тротуар не слишком обильный багаж.
– Добрый вечер, – приветствовал ее мужчина, проходя мимо нее в вестибюль и устремляясь вверх по лестнице.
– Добрый вечер, господин Адамс, – ответила ему вдогонку Лилли, сообразив, кто это был. Она даже не была уверена в том, что он ее заметил, хорошо, если услышал, и поспешила к Эмер сказать, чтобы та предупредила миссис Хулихен и повариху. Потом Лилли взбежала вверх по черной лестнице и быстро надела форму служанки при столовой – в черное платье, наколку и передник.
Джон Портер Адамс не был светским человеком. Он ненавидел званые вечера и наводившие скуку обеды, на которых бостонские сводницы-вдовы усаживали его рядом с молодыми женщинами, чтобы он «положил на них глаз». Ему было уже сорок девять лет, но жениться он не собирался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156