А ее партнерами стали Айтор Масо, приглашенный Энрике на роль Окорока, и тот, кто, на мой взгляд, стал самой гениальной находкой картины, – Санчо Грасиа, потрясающе сыгравший трагикомическую роль португальца Алмейды, который в фильме превратился в злобного, уродливого, но в то же время безумно смешного Рафаэля.
К чести Санчо (и Энрике Урбису) следует сказать, что он согласился на роль португальца – Рафаэля сразу же, как только прочел сценарий. Это было серьезное решение, потому что Санчо, знаменитый исполнитель роли Курро Хименеса , никогда прежде не играл на экране отрицательных героев, если не считать телефильма «Эль Харабо». Позже он говорил мне, что этот персонаж, сильный и противоречивый, вместе со всем крепко написанным, полным юмора сценарием произвел на него такое впечатление, что он решился принять вызов.
– Этот сукин сын Урбису, – пояснил он, – прорисовал его до последней черточки.
Санчо и Энрике моментально нашли общий язык – случай почти уникальный, если учесть, что первый был ветераном кинематографа, а второй – совсем еще молодым режиссером. Для Энрике, который за свои неполные тридцать лет успел насмотреться классического американского «экшн», усвоив из него именно то, что требовалось, и вместе с тем искренне восхищался классическими произведениями испанского кино, приглашение Курро Хименеса на роль такого героя, как Рафаэль, в такой фильм, как «Кусочек», позволяло ему – дело рискованное, но он обожает рисковать – пройти по тонкой грани между кинематографической эпикой, «экшн», юмором и розыгрышем, слить воедино все черты и оттенки нашего кино всех времен, переплавив их и воплотив в произведении, которое, подобно умной книге, черпает из всех источников, не отвергая ничего. Поэтому не случайно, что он предложил эту роль Санчо Грасиа, пригласил Луиса Куэнку на роль охранника тарифского борделя, а прекрасную, великолепную Сару Мора, звезду эротического кино семидесятых годов, спустя два десятилетия сделал матерью Кусочка – немолодой, но все еще красивой женщиной со шрамом на лице.
Верный своей роли автора, которому лучше благоразумно держаться на расстоянии, я нечасто бывал на съемках. Пару раз посетил студию, в павильоне которой Луис Валье, главный художник, в свое время создавший для Педро Олеа чудесные интерьеры «Учителя фехтования», построил бордель, где разворачивается действие первой части картины. Луис – иначе Кольдо – был не единственным членом съемочной группы «Учителя», который принимал участие в создании «Кусочка»: я был очень рад встретить там же Альфредо Майо, художника-фотографа, и Антонио Гильена – исполнительного продюсера натурных съемок (этот бедняга постоянно находился на грани нервного истощения). Что касается Хорхе Перугорриа, мы с ним сразу же прониклись взаимной симпатией. Я увидел настоящего водилу-дальнобойщика, словно только что сошедшего со страниц моей повести, – деловитого, обаятельного, с татуировкой на плече и с кубинским акцентом, присутствие которого Энрике Урбису гениально объясняет в фильме с помощью одной-единственной фразы Кусочка. И я помню, как Амара Кармона рассказывала мне о своих впечатлениях от первого дня – как она робела, когда ей пришлось сниматься вместе с Санчо Грасиа:
– Я так нервничала, так нервничала, ты даже представить себе не можешь… Ведь передо мной был Курро Хименес!
Антонио Карденаль расхаживал туда-сюда, наслаждаясь всем происходящим так, как он наслаждается на съемках каждого фильма, в который ввязывается: он был похож на мальчишку с новой видеокамерой в руках. В конце концов, за все это чудесное безумие платил именно он.
Съемки продолжились у плотины в горах неподалеку от Мадрида; там Санчо, подвешенный над пропастью – от дублера-каскадера он отказался, – попросил прервать съемку, подозвал меня к себе и, продолжая висеть над бездной, продекламировал мне отрывок из «Дона Хуана Тенорио» , премьера которого с его участием должна была состояться в одном из мадридских театров первого ноября:
– Не правда ль, о ангел любви…
Последнюю неделю снимали в Тарифе, ночами. Люди толпами приходили посмотреть на Курро Хименеса – дети все время допытывались у него, где же его лошади, – так что Анчону, помощнику режиссера, постоянно приходилось через мегафон упрашивать публику, чтобы она не аплодировала Санчо после каждой сцены, пока режиссер не крикнет: «Снято!»
И вот наконец однажды, ранним утром, когда ветер срывал пену с волн, я увидел, как Хорхе Перугорриа и Амара Кармона проснулись в кабине грузовика на пустынном пляже южного побережья. Она открыла свои черные глазищи и сказала:
«Море». А Маноло Харалес Кампос смотрел на нее с нежностью – точно так, как я написал об этом полтора года назад, представляя себе этот взгляд. И Кусочек улыбалась точно такой улыбкой, которую я нарисовал на ее губах. И я сказал себе: да, кино – штука тяжкая и неверная, и оно нередко играет с тобой плохие шутки. Но порою женщина, актриса, взгляд, рассвет, снятый группой молчаливых людей за камерой, могут абсолютно точно и верно воплотить волшебное, мимолетное мгновение истории, что некогда приснилась тебе.
Тарифа, сентябрь 1995 года

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15