Если б меня повысили, это было бы за вранье, за неправду.– Это предоставьте решать мне, – сказал резко собеседник.Он поднялся, заложил руки за спину, некоторое время постоял в задумчивости. Потом надумал и обернулся:– Давайте сделаем так. Напишите мне два отчета.– Два?! – воскликнул Монтальбано, думая о том, как трудно ему обычно давалось любое писание.– Не спорьте, пожалуйста. Поддельный я буду держать на видном месте для неизбежной «наседки», которая уж позаботится о том, чтоб передать его журналистам или мафии. А настоящий я закрою в сейфе.Начальник полиции улыбнулся:– А что до повышения, которое, как мне кажется, больше всего вас пугает, приходите в пятницу вечером ко мне, мы потолкуем об этом на досуге. Знаете, моя жена изобрела какой-то потрясающий специальный соус к рыбе.Кавалер Джерландо Мизурака, проживший на свете восемьдесят четыре года, за которые он не утратил своей воинственности, оказался верен себе и закусил удила, как только комиссар успел произнести: «Алло!»– Кто этот идиот, что сидит у вас на телефоне?– А что он такое сделал?– Фамилии моей не разобрал! Не помещалось в его куриную головенку! Бизурата меня назвал, как слабительное!Помолчал с подозрением, тон изменился:– Вы мне можете поручиться честью, что речь идет всего лишь о несчастном идиоте?Монтальбано представил себе Катареллу, и ответ его прозвучал очень убедительно:– Я ручаюсь. Но зачем вам ручательства, скажите пожалуйста?– Затем, что, если у него, наоборот, было намерение поднять на смех меня или же то, что я представляю, через пять минут я появлюсь в комиссариате и разобью ему морду, как Бог свят!«Но что же представляет кавалер Мизурака?» – спросил себя Монтальбано, меж тем как его собеседник продолжал угрожать всякими ужасами. Ничего, абсолютно ничего в отношении, как бы это сказать, официальном. Чиновник мэрии, давно уже на пенсии, он не занимал ни в недавнем, ни в более отдаленном прошлом никаких государственных должностей, в своей партии он состоял рядовым членом. Человек безупречно честный, он жил только что не в бедности, даже во времена Муссолини не пожелав воспользоваться своим положением, и всегда оставался, как тогда говорили, верным исполнителем. Начиная с тридцать пятого, он прошел все войны и оказывался в гуще самых жестоких сражений, ни одного не пропустив, словно он был вездесущим, – от Гвадалахары в Испании до Вир эль Гоби в северной Африке, не миновав Аксума в Эфиопии. Потом плен в Техасе, отказ сотрудничать и как следствие – заключение более суровое, на хлебе и воде. Представлял он, следовательно, – подытожил Монтальбано, – историческую память об исторических ошибках, это несомненно, но пережитых им с искренней верой и оплаченных дорогой ценой: в числе ран, довольно тяжелых, была одна, что заставляла его припадать на левую ногу.– А вы, если б у вас оказалась такая возможность, пошли бы воевать в Сало вместе с немцами и Социальной республикой? Сало – городок на озере Комо, в котором находилось правительство Итальянской Социальной Республики, созданной фашистами под руководством Муссолини в сентябре 1943 г. на территории, оккупированной немецкими войсками. Прекратила свое существование 25 апреля 1945 г.

– огорошил он однажды внезапным вопросом Монтальбано, который по-своему любил его. Да, потому что в гигантском коловращении взяткодателей, взяткобрателей, вымогателей, получателей конвертиков с вложениями, округлителей зарплат, обманщиков, воров, лжесвидетелей, к которым ежедневно добавлялась все новые, комиссар с некоторых пор начал питать теплые чувства к людям, которых он знал за неисправимо порядочных.Он видел, что, задавая вопрос, старик словно обессилел, морщин на лице стало больше, а взгляд затуманился. Тогда он понял, что этот же самый вопрос Мизурака задавал себе тысячу раз и так не смог найти ответа, а потому, наверно, не стал вырывать его из комиссара.– Алло! Вы еще здесь? – спросил раздраженный голос Мизураки.– Говорите, кавалер.– Мне припомнилась позже одна вещь, потому-то я о ней не сказал, когда приходил давать показания.– Кавалер, у меня нет никаких оснований в этом сомневаться. Я вас слушаю.– Странная вещь, которая со мной случилась, когда я почти подъехал к универсаму, но в тот момент я не придал значения, был вне себя и кипел, потому что есть тут разные сволочи, которые…– Так вы мне скажете?Если предоставить ему возможность, кавалер чего доброго еще начнет от основания фашистской партии.– По телефону нет. Лично. Это вещь страшно важная, если я видел как следует.Старик считался человеком, который говорил все как есть, не склонным преуменьшать или преувеличивать.– Касается ограбления супермаркета?– Понятное дело.– Вы уже кому-нибудь об этом говорили?– Никому.– Я вас прошу. Рот на замке.– Обижаете! Могила. Завтра спозаранку приду к вам в присутствие.– Кавалер, позвольте вопрос. А что вы делали в такой час в машине, один и злой? Знаете, что в определенном возрасте нужна осторожность?– Возвращался из Монтелузы. Там было собрание провинциального руководства, и я, хоть в нем и не состою, хотел присутствовать. Никто не посмеет закрыть дверь перед носом у Джерландо Мизураки. Необходимо воспрепятствовать тому, чтобы наша партия потеряла доброе имя и честь. Она не может делить власть с этими политиками-ублюдками и детьми ублюдков и вместе с ними издавать декрет, который позволит выйти из тюрьмы сукиным детям, растащившим по нитке нашу родину! Вы должны понять, комиссар, что…– Собрание затянулось допоздна?– До часу ночи. Я хотел продолжать, но остальные были против, валились с ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73