Монтальбано выстрелил, человек тотчас ответил автоматной очередью вслепую. Комиссар ощутил вроде бы сильный удар кулаком по левому бедру, пошатнулся, оперся левой рукой на машину, выстрелил опять, три раза подряд. Ослепленный человек как будто подпрыгнул, повернулся и пустился наутек, Монтальбано меж тем видел, как принялся желтеть белый свет фар, в глазах у него запрыгало, в голове стало мутиться. Он опустился на песок, потому что понял, – на ногах ему уже не устоять, и привалился спиной к машине.Он ожидал боли, но когда она пришла, то оказалась такой сильной, что заставила его стонать и плакать, как маленького. Глава семнадцатая Пробудившись, он сейчас же понял, что находится в больничной палате, и вспомнил все в точности: встречу с Джедже, что они друг другу говорили, перестрелку. Память начинала его подводить с того момента, когда он расплатился между двух машин на мокром песке, и в боку болело невыносимо. Однако не совсем уже подводила, он припоминал, к примеру, изменившееся лицо Ауджелло, его прерывавшийся голос:– Ты как себя чувствуешь? Ты как? Сейчас приедет скорая, с тобой все в порядке, не волнуйся.Как удалось Мими его отыскать?Потом, уже в больнице, какой-то в белом халате:– Потерял слишком много крови.Потом – ничего. Попробовал оглядеться вокруг: палата была белая и чистая, было большое окно, через него лился дневной свет. Он не мог шелохнуться, к рукам тянулись капельницы, бок, однако, у него не болел, скорее ощущался как отмершая часть тела. Монтальбано попытался было подвигать ногами, но не вышло. Постепенно он погрузился в сон.Опять он проснулся к вечеру, судя по тому, что огни были потушены. И тут же снова закрыл глаза, потому что заметил в палате людей, а говорить у него охоты не было. Потом его разобрало любопытство, и он приподнял веки, ровно настолько, чтоб хоть чуточку, но видеть. Тут была Ливия, сидевшая у койки на единственном металлическом стуле, позади нее стояла Анна. С другого боку койки, опять же на ногах, – Ингрид. У Ливии глаза были мокрые от слез, Анна ревела без удержу, Ингрид была бледная, с напряженным лицом.«Боже!» – сказал себе Монтальбано, перепугавшись.Крепко зажмурился и ушел под защиту сна.На следующее за тем утро, так, по крайней мере, ему казалось, в полседьмого, две сестрички его помыли, переменили ему повязку. В семь явился главврач в сопровождении пяти ассистентов, все в белых халатах. Главврач поглядел историю болезни, которая была привешена в ногах кровати, отвернул простыню, принялся щупать ему больной бок.– По-моему, все идет как нельзя лучше, – постановил он. – Операция прошла удачно.Операция? О какой такой операции он говорил? А, наверно, об извлечении пули, которая его ранила. Но автоматная пуля редко когда застревает внутри, обычно проходит навылет. Хорошо бы задать вопрос, спросить объяснений, но слова у него не шли. Тем не менее главврач подметил его взгляд, вопрос в глазах комиссара.– Нам пришлось вас срочно оперировать. Пуля пробила толстый кишечник.Кишечник? Какого хрена кишечник делал в его боку? Кишечник никакого отношения не имел к бокам, должен был сидеть себе в брюхе. Но если дело шло о брюхе, это, похоже, означало – и он вздрогнул так, что врачи заметили, – что с этой минуты и до самого конца своей жизни ему, может, придется пробавляться одними только кашками.– …кашками? – прорезался наконец-то у Монтальбано голос, ужас подобной перспективы возвратил силу его голосовым связкам.– Что он сказал? – спросил главврач, оборачиваясь к своим.– Мне кажется, говорит «шашками», – сказал один.– Нет, нет, он сказал «бумажками», – вмешался другой.Они вышли, обсуждая этот вопрос.В полдевятого дверь отворилась и возник Катарелла.– Дохтур, вы как себя чувствуете?Если и существовал в мире кто-то, с кем Монтальбано считал бесполезным вести разговоры, это был именно Катарелла. Он не ответил, сделал движение головой, как бы давая понять, что бывает и хуже.– А я это, заступаю тут в караул, вас караулить. Больница эта – чисто порт, куча разного народу людей, кто входит, кто выходит, кто пришел, кто ушел. Может случится, что кто с намерением войдет, докончить чтоб начатое дело. Понятно я?Понятнее и быть не могло.– А вы знаете, дохтур? Это ведь я вам давал свою кровь на вливание.И пошел в караул караулить. Монтальбано с горечью подумал, что невеселое его ждет будущее, раз уж он выжил благодаря крови Катареллы и будет обречен питаться манной кашкой.Первый из длинной череды поцелуев, которые его ждали в этот день, он получил от Фацио.– А знаете, доктор, что вы стреляете, как бог? Одному вы попали в горло с первого выстрела, а второго ранили.– Я еще и второго ранил?– Так точно, не знаем куда, но что ранить ранили – факт. Это доктор Якомуцци приметил, метрах в десяти от машин была лужа красноватая, оказалась кровь.– Личность убитого установили?– А как же.Вытащил из кармана листок, зачитал.– Мунафо Джерландо, родился в Монтелузе шестого сентября тысяча девятьсот семидесятого года, холост, место жительства Монтелуза, улица Криспи сорок три, особые приметы – нет.«Неистребимое пристрастие к гражданскому состоянию», – подумал Монтальбано.– А с правонарушениями у него как?– Как есть ничего, доктор. Несудим.Фацио засунул листок обратно в карман.– За такие дела им платят по максимуму полмильона.Он замолчал, видно должен был сказать о чем-то таком, на что не хватало духу. Монтальбано решился протянуть ему руку помощи.– Джедже умер сразу?– Не мучился. Очередью ему снесло полголовы.Вошли остальные. И был день поцелуев и объятий.Из Монтелузы приехали Якомуцци и доктор Паскуано.– Все газеты о тебе говорят, – сказал Якомуцци.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73