– Почему ты плачешь? – спросил директор.– Потому что Лизетта умерла, а меня хотели убедить, что она жива, счастлива и замужем!– Знаешь, может, это сама Лизетта…– Да не говори глупостей! – произнесла синьора, швыряя салфетку на стол.Воцарилось неловкое молчание. Потом синьора продолжила:– Она умерла, да, комиссар?– Боюсь, что да.Синьора поднялась, вышла из столовой, закрывая лицо руками, и было слышно, как она, чуть переступив порог, дала себе волю – донеслось что-то вроде жалостного подвывания.– Мне очень жаль, – сказал комиссар.– Ничего, сама виновата, – ответил жестоко директор, следуя одному ему понятной логике супружеских дискуссий.– Позвольте мне один вопрос. Вы уверены, что привязанность между Лилло и Лизеттой носила тот характер, о котором вы с вашей женой мне говорили?– Что вы имеете в виду?Монтальбано решился говорить открытым текстом.– Вы исключаете, что Лилло и Лизетта могли быть любовниками?Директор закатился смехом и отмел эту гипотезу одним жестом руки.– Дело в том, что Лилло был влюблен по уши в одну девушку из Монтелузы, а она не имела вестей от него с июля сорок третьего. И убитый из пещеры не может быть им по той простой причине, что крестьянин, который видел, как его раненого подобрал грузовик с солдатами и увез бог знает куда, был человек серьезный, основательный.– Значит, – сказал Монтальбано, – все вместе может значить только одно, а именно: неправда, что Лизетта сбежала с американским солдатом. И следовательно, отец Лизетты рассказывал байки, врал вашей жене. А кто он был, отец Лизетты?– Если я правильно помню, его звали, кажется, Стефано.– Он еще жив?– Нет, он умер совсем старым лет пять по крайней мере назад.– Чем он занимался?– Торговал лесом, что-то в этом роде. Но в нашем доме о Стефано Москато не упоминали.– Почему?– Да потому, что не такой он был человек, чтоб о нем стоило говорить. Он был из одной шайки со своими родственниками Риццитано, – надеюсь, понятно? Были у него когда-то нелады с законом, не знаю уж, какого сорта. В те времена в семьях людей порядочных, воспитанных не говорили о таких типах. Это вроде бы как если заговорить о какашке, извините за выражение.Возвратилась синьора Бурджио с покрасневшими глазами, в руках – старое письмо.– Это последнее, что я получила от Лизетты, пока жила в Аквапенденте, куда я перебралась с моими.Серрадифалько, 10 июня 1943Анджелина моя дорогая, как ты живешь? Как поживают твои домашние? Ты не можешь представить, как я тебе завидую, потому что твою жизнь на севере нельзя даже отдаленно сравнить с этой тюрьмой, где я провожу мои дни. Не думай, что слово тюрьма – преувеличение. Прибавь к постоянному папиному надзору еще однообразную и тупую жизнь городишки, состоящего из нескольких домов. Представь, что в прошлое воскресенье при выходе из церкви один из ребят, с которыми я даже незнакома, со мной поздоровался. Папа это заметил, отозвал его в сторонку и надавал ему по щекам. Ужас какой-то! Единственное мое развлечение – это чтение. Я дружу с Андреуччо, мальчиком десяти лет, сыном моих родственников. Он умница. Тебе приходило когда-нибудь в голову, что у детей может быть больше чувства юмора, чем у нас?Вот уже несколько дней, Анджелина, милая, живу в отчаянии. Я получила – таким невероятным образом, что было бы долго описывать, – записку в четыре строки от Него, от Него, от Него. Он пишет, что несчастен, что не может больше переносить нашу разлуку, что они получили, после того, как так долго находились в Вигате, приказ покинуть ее на днях. Я умираю, не видя Его. Прежде чем Он уедет, чем отправится в путь, я должна, должна, должна побыть с Ним несколько часов, хотя бы даже ценой безумства. Я тебе напишу об этом, а пока обнимаю тебя крепко-крепко.Твоя Лизетта – Вы, значит, никогда так и не узнали, кто этот Он, – сказал комиссар.– Нет. Она так мне этого и не открыла.– За этим письмом вы больше ничего не получали?– Что вы! И это-то дошло до меня чудом, в те дни Мессинский пролив бомбили без передышки, его невозможно было пересечь. Потом девятого июля высадились американцы, и сообщение прервалось окончательно.– Простите, синьора, а вы не помните адреса вашей подруги в Серрадифалько?– Конечно помню. Дом Соррентино, улица Криспи восемнадцать.Он собрался было вставить ключ в замок, но в тревоге остановился. Из его дома слышались голоса и шум. Он подумал, не вернуться ли в машину и не взять ли пистолет, но потом остался. Отворил дверь осторожно, без малейшего шума.И внезапно сообразил, что совершенно забыл о Ливии, которая бог знает сколько уже его дожидалась.Полночи у него ушло на то, чтобы водворить мир.В семь утра он вышел, стараясь ступать на цыпочках, набрал номер телефона, заговорил потихоньку:– Фацио? Ты мне должен сделать одолжение, должен сказаться больным.– Никаких проблем.– Хочу уже сегодня вечером знать всю подноготную такого Стефано Москато, умер здесь, в Вигате, лет пять назад. Расспроси в городе, загляни в картотеку, ну и куда тебе еще заблагорассудится. Я на тебя надеюсь.– Не беспокойтесь.Опустил трубку, взял бумагу и ручку и написал:Милая, я должен бежать по срочному делу и не хотел тебя будить. Вернусь домой наверняка сразу после обеда. Почему бы тебе не взять такси и не поехать еще раз посмотреть храмы? Они все-таки очень красивые. Целую.Он выбрался, как вор: если б Ливия вдруг проснулась, скандал получился бы нешуточный.Чтобы добраться до Серрадифалько ему понадобилось полтора часа. День был ясный, ему пришла охота насвистывать, он чувствовал себя довольным. Ему пришел на память Каифас, отцовский пес, который кружил по дому скучный и вялый, но тут же оживал, заметив, что хозяин принимается набивать патроны, и потом превращался в комок энергии, когда его брали в отъезжее поле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73