Голодная небось. Сексуальный бизнес в Москве, контролируемый свободолюбивыми добродушными кавказцами, приобретал всё большее сходство с разбоем, но в этом была своя органика.
Подъезжая к дому, вспомнил Лизу, и на душе стало ещё больнее. Её отчаянный поцелуй, её сумеречные глаза, сулящие невозможное. Мои три книги, не прочитанные ею. Четвёртой, видно, не бывать. Но может, не так всё скверно? Может, морок смерти, подступивший вплотную, – это обман, тень, порождённая страхом? Кому сегодня не страшно в этом мире обречённых? По-настоящему на мне лишь две серьёзные вины. Тот самый поцелуй, где была не моя инициатива. Что легко доказать, если барин захочет слушать. К тому же вдруг Гата Ксенофонтов сдержит обещание, повременит с доносом? И второе: смалодушничал, не вколол Абрамычу яд, сбежал. Но это и вовсе ерунда. Чтобы стать убийцей, нужен особый дар, особое рыночное призвание. Рождённый ползать летать не может. Леонид Фомич интеллигентный человек, он наверняка это понимает. Опасаться меня как свидетеля нелепо. Да и перед кем свидетельствовать против хозяина жизни? Перед президентом Соединённых Штатов? С другой стороны, Оболдуй вложил в меня копеечку, которую я ещё не отработал. У них не принято бросать деньги на ветер. Оболдуй тянется к этой книге, как младенец к соске, а где он найдёт второго такого олуха, как я? Не так просто. Он это знает. У него уже был опыт…
Чёрный «мерс» с зажжёнными фарами и работающим движком стоял впритык к моему подъезду. Свою «девятку» я оставил на стоянке, запер, включил сигнализацию. Интересно, думал, дадут домой подняться или сразу увезут?
Из «мерса» вывалился Вова Трубецкой. Это большая честь для меня, всё равно что самого Гату прислали. Трубецкой – его правая рука. Обаятельнейший человек, интеллектуал, циник, из той же конторы, что и Гата. Сколько мы с ним ни сталкивались в поместье, всегда обменивались шуточками и подначками. Как-то сразу сошлись. Трубецкой – мой ровесник, значит, духовный опыт приобрёл уже при нашествии, со всеми вытекающими из этого последствиями.
– Витюха, а ты загулялся, – весело приветствовал меня он, разводя руки как бы для объятий. – Небось в своём клубе писательском пьянствовал, а? Творческие споры, начинающие поэтессы, а?
– Сущая правда, – подтвердил я. – Давно ждёшь?
– Часа три будет.
– И всё время с включённым движком?
– О-о, это тест. Поехали, по дороге расскажу.
Я не стал испытывать судьбу, отпрашиваться домой, чтобы сделать звонок, то да сё, без разговоров нырнул в салон на заднее сиденье. За баранкой глухонемой Абдулла – второй сюрприз. Абдулла – из личной гвардии Оболдуева, из самых отборных, борзых. Что же получается? Похоже, собираются свалить меня где-нибудь по дороге?
Едва тронулись, Трубецкой оживлённо заговорил, перегибаясь с переднего сиденья. Оказывается, он провёл проверку на лояльность жителей нашего дома. Вроде тех, что по поручению правительства проводят в государственном масштабе спецслужбы. Впрыскивают в общественное сознание разные дезы и фиксируют реакцию населения. К примеру, перед очередной реформой, проще говоря, перед очередным ограблением, допустим, перед общим подорожанием, сперва повышают цены на один бензин, и то ненамного, и следят, не будет ли чего. Нет, всё спокойно. Приступайте, господа, без опаски к делёжке нового пирога. Социальный зондаж можно вести и на тонких уровнях. Помнишь, Витя, историю с фильмом Скорсезе о Христе? Его прокрутили по НТВ вопреки просьбе патриарха не оскорблять чувства верующих. Проглотила Святая Русь и не пикнула. Значит, что? Значит, всё позволено, полная победа. Нет народа, остались племена. Прежде надёжным инструментом для проверки лояльности нации была Дума. Там обкатывали самые чудовищные «экономические» проекты, вроде продажи земли иностранцам или семейной приватизации сырьевых монополий. Но с тех пор как Дума стала ручной, её показатели ненадёжны. Более объективную картину дают выборы в органы власти, контролируемые криминальными кланами и Кремлём. Но и там при анализе данных разброс вероятностей чрезвычайно широк, отсюда досадные сбои при назначении выборных губернаторов. Мой дом Вова Трубецкой прозондировал кустарным способом, используя собственное ноу-хау. Три часа пускал бензиновую гарь в открытые окна, а также время от времени включал сигнализацию и клаксонил, создавая видимость технологической катастрофы.
– И что? – торжествующе закончил Трубецкой. – Тихо, Витя. Ни одна крыса не рискнула высунуться и хотя бы узнать, в чём дело, кто над ними куражится. Какой вывод, Витя? Не ломай голову, сам скажу. В вашем доме не осталось ни одного настоящего мужчины. – Он подумал и грустно добавил: – А может, их во всей России теперь не больше ста человек. Как думаешь, Витёк?
– Никак не думаю.
– Сопротивляемость на нуле, Витя. Массовый суицидальный синдром. Нации капут. Делай с руссиянином что хошь, будет только руки целовать. В какой-нибудь занюханной Италии повысят цену на проезд в автобусе – и миллионы людей на улице. Правительство качается. Вся страна на ушах. Не лезь в мой кошелёк, пасть порву. А у нас? Витя, как у нас? Ваньку ободрали до нитки, говном в харю тычут, на, жри. Он жрёт, доволен. Глазом зыркает, где бутылка, чтобы запить. Мало тебе? Хорошо, добавим. Отключили электричество, поморозили, как тараканов, – и что? Нет, кто-то побежал на площадь с плакатиком. На плакатике мольба: государь-батюшка, президентушка родный, оборони, заступись! Детишки мрут, старики околевают, сделай милость, окороти супостата. Витя, это сопротивление да? Реформаторы правильно говорят: такой народ не имеет права на существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130