При этом неуловимая. Вот бы на кого выйти.— Уловили уже, — буркнул Крайнюк, в который раз меняя цвет лица — с багрового на темно-коричневый. — Эк, спохватился! По весне Француженку на Калужской дороге тюкнули.— Ты-то откуда знаешь?— Обижаешь, хозяин.Чтобы немного развеяться, отвлечься от мрачных мыслей, пошли на обход. Три этажа здания занимали обычные клинические отделения — терапия, хирургия, гинекология. В просторных палатах на одного-двух человек лежали коммерческие больные, в основном мелкие рыночники: челноки, биржевики, барыги. К их услугам была столовая с пятиразовым питанием, массажный кабинет, сауна, биллиардная, операционная, оборудованная суперсовременной техникой (искусственная почка, легкие), а также вышколенный медперсонал, готовый удовлетворить практически любые желания занедуживших рыночников, естественно, за отдельную плату. Правда, врачи тут работали не ах какие, на врачах Поюровский экономил, справедливо полагая, что таким образом сумеет подольше удержать пациента на больничной койке. Денежки с этих этажей текли негустым, но плотным ручейком, вдобавок легальные отделения служили надежным прикрытием для основного производства.Обыкновенно Поюровский начинал обход с хирургии, сопровождаемый свитой элегантных медсестер.В каком-то смысле это был его ежедневный сольный номер, где каждый жест и каждое слово были давным-давно отрепетированы, хотя Василий Оскарович, будучи по натуре романтиком, не избегал импровизаций, но и они строго соответствовали мизансценам. Возле состоятельных больных он задерживался подольше, с "бедняками" проводил минуту, другую, но всем успевал внушить оптимизм. Высокий, стройный, в безукоризненно отглаженном и накрахмаленном халате, с одухотворенным лицом в золотых дужках очков, с резкими, точными движениями крупных рук, с внимательной полуулыбкой, да еще в окружении длинноногих наяд, с восторгом ловивших его замечания, он производил впечатление кудесника, этакого Кио на манеже. Две-три фразы, произнесенные с профессорским апломбом, — и сколько благодарности на лицах настороженных, не избалованных культурным обхождением кидал и барыг. "О-о, батенька, вижу, вижу, пошел на поправку! Вот что значит — патентованные средства. Но — недельку придется еще полежать. Зато отсюда — прямо на Уимблдон, а?!" — и дружеский, интимный шлепок по волосатому брюху — и ответный, счастливый блеск в глазах больного. Или: "Ну что, дружок, будь я помоложе, потягались бы на кулачки, а?!Ишь какие стати наел, а. Маня!?" Привлеченная светилом к беседе, медсестра оргастически содрогалась, рыночник млел, вздымался под одеялом тугим бугром. Про себя Василий Оскарович усмешливо прикидывал: спустить бы тебя в подвал, животное, действительно была бы польза для общества.На сей раз, одолеваемые мрачными предчувствиями, коллеги сразу отправились вниз. Узкий коридор с люминесцентным освещением, бронированные двери, палаты, прозекторская, разделочный цех, подсобные помещения — все это занимало площадь не меньшую, чем верхние этажи. У входа их встретил дежурный, старлей Спиноза, бритоголовый спецназовец на повышенном довольствии. По-армейски доложил обстановку: происшествий нет.Поюровский дружески пожал ему руку, Крайнюк хмуро велел застегнуть пуговичку у воротника. Не терпел старый тюремщик разгильдяйства в подчиненных, даром что сам не соблюдал никаких правил.Помещение, куда они первым делом заглянули, больше всего напоминало переполненный трюм на невольничьем корабле: спертый воздух, полумрак, двух— и трехъярусные койки, составленные так тесно, что между ними оставались лишь узкие проходы, низкие, прокопченные потолки с сырыми проплешинами, гнилостный запах, бьющий по ноздрям. Если заполнить все лежаки, то в палату вмещалось до пятидесяти человек, но сейчас добрая половина коек пустовала: неделю назад как раз вывезли крупную партию. В этой палате содержались только взрослые особи, причем мужчины и женщины вместе. Как полагал Поюровский, такое совмещение благотворно влияло на психику доноров.Шум в палате можно было сравнить с приглушенным гудением пчелиного роя, готовящегося к зимней спячке. Большинство пациентов пребывали в полуусыпленном состоянии, а те, кто бодрствовал, ослабленные ежедневным сливом крови, похожие на подмороженных кур, способны были издавать лишь слабые стоны.Возраст пациентов колебался между тридцатью и сорока годами, более молодых распределяли по другим помещениям, за ними требовался более тщательный присмотр, а стариков в клинику не брали. Лечить в палате было, в общем-то, некого, отлаженный конвейер работал почти автоматически, но каждый раз, попадая сюда, Поюровский испытывал светлое чувство умиротворения. Вся суета и весь цинизм жизни оставались за порогом, здесь существа, отдаленно напоминающие людей, пребывая в равновесии с природой, смиренно дожидались своей участи, и это зрелище, исполненное глубокого философского смысла, приводило его в благоговейный экстаз. Поюровский ощущал себя почти неземным существом, может быть, Хароном, наладившим набитую пассажирами ладью к переправе через Стикс. Кого-то он еще мог столкнуть, оставить на берегу, но вряд ли это богоугодное дело. Бомжи, проститутки и прочее отребье: человеческая гниль, стираемая с чистого лика земли его мощной дланью. Он испытывал гордость оттого, что оказался способен на такое деяние, и иногда ему хотелось ободрить убывающую нечисть какой-нибудь немудреной шуткой.— Эй, жмурики! — окликнул жизнерадостно. — У кого жалобы, просьбы?! Становись в очередь, всех приму!Крайнюк, не любивший эти представления, не понимающий их тайного, поэтического смысла, потянул за рукав, дескать, пошли, Василий, ну что ты вечно, как маленький;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109