И все это значило...Охранник пропустил его сразу, едва он назвался и козырнул какой-то бумажкой. Сергей Петрович одним махом, минуя лифт, взлетел на третий этаж. К кабинету Леонидовой по пустому коридору подходил крадучись, как по охотничьей тропе. Пожалел, что безоружный, но седьмое чувство подсказывало, что стрелять бы все равно не пришлось.Он, конечно, опоздал. В шикарном кабинете все оставалось в том же виде, как и несколько часов назад — мебель, шторы, картины на стенах, кожа и сандаловое дерево, — кроме хозяйки. Ее было трудно сразу узнать. Она раздвоилась. Крупное, задрапированное пестрой тканью туловище вольно раскинулось на письменном столе, а растрепанная голова подкатилась почти к дверям и глядела на майора с пола залитыми кровью глазами.Сергей Петрович был не из слабонервных, нагляделся в жизни достаточно, чтобы не вздрагивать при виде обезображенного трупа, но ему не понравилось, что Леонидову убили, и не понравился способ, каким это проделали. Убийца действовал чересчур хладнокровно, уверенно и нагло.Пятясь задом, он покинул кабинет и спустился к охраннику. Это был мужчина средних лет, крепкого сложения, с ясным, простым лицом человека, который давным-давно никуда не спешит. Через плечо перекинут автомат Калашникова, на поясе — десантный нож в чехле. Под серой курткой застиранный тельник.На шее серебряная цепочка с каким-то медальоном.Весь облик выдавал в нем собрата, офицера спецназа, другое дело, что по нынешним временам никогда нельзя знать, на чьей стороне собрат.— Скажи, земеля, — обратился к нему Литовцев, — сразу после меня кто-нибудь уходил? Вот только что.— Разминулся с кем-то?— Похоже, что так.— Двое вышли. Ты их не догонишь. В джипе отчалили.— Как выглядели, можешь описать? Ваши сотрудники или чужаки?— Тебе зачем?— Видишь ли, они, скорее всего, убили Леонидову.— Нинель Григорьевну убили?— Ну да. Голову ей отхрумкали.Не сводя с него глаз и передвинув автомат так, что ствол уперся Сергею Петровичу в пузо, охранник снял трубку черного аппарата, висевшего на стене и отдал какие-то быстрые указания. В ту же секунду здание разорвалось от гулкого рева сирены, топота ног, команд и хлопанил дверей. Объявлять тревогу в "Лензолоте", по-видимому, умели.— Вам придется задержаться, — предупредил охранник.— Да уж чувствую, — сказал майор. Глава 11БАНКИР СЕРДИТСЯ Известие о трагической смерти Шахова застало Бориса Исааковича за завтраком. Он намазывал медом сдобный кренделек, когда зазвонил телефон. Глазами он попросил Клариссу снять трубку.— Но это же тебя, милый? — надула губки жена. По утрам она была упрямее обычного.— Ну и что с того? Я же объяснял сто раз, трубку снимаешь ты. Так положено.— Не понимаю. Какой в этом смысл? Если звонят тебе, то почему трубку должна снимать я?Бросив на жену испепеляющий взгляд, Борис Исаакович потянулся к телефону.— Сумской слушает!Звонил "кукушонок" из органов, один из тех, кто в банке "Заречный" проходил по смете "расходы на рекламу". Смета, кстати, неприлично раздутая, но у Сумского никак не доходили руки убрать из нее мусор.Новость, которую он услышал, заставила его побледнеть.— Как именно? — переспросил он. — Что значит в лесу? Он что, пошел за грибами?Несколько минут он молча слушал, потом холодно попрощался и повесил трубку. Снова взялся за еду, но замер с крендельком в одной руке и с ножом в другой, словно забыл, что дальше делать.— Неприятности? — посочувствовала жена. Он окинул ее пустым взглядом.— Как все-таки хорошо, Клара, что у нас нет детей.— Почему? Ты же всегда ругал меня за это. И правильно ругал. Без детей — какая семья. Кстати, ты давно собирался к врачу.— Я?! — от изумления Борис Исаакович уронил кренделек в розетку с медом. — Это я должен пойти к врачу?— Конечно, милый! Я ходила, теперь твоя очередь.Он глядел на жену и не находил в ней ничего такого, что могло хотя бы объяснить их союз. Эта мысль посетила его далеко не впервые.— Скажи, родная, не припомнишь ли случай, когда я что-нибудь сказал, а ты бы согласилась? Я вот что-то такого не помню.— Ох, Боренька, — Кларисса послала ему свою самую обольстительную улыбку: в его представлении так улыбались шлюхи, заламывающие непомерную цену за свои услуги, — мы же оба отлично знаем: ты помнишь только то, что тебе выгодно.Она и была, разумеется, шлюхой, хотя, возможно, не в прямом смысле. Он не до конца уверен, что она ему изменяет. Кларисса была когда-то девушкой из хорошей семьи, получившей нормальное воспитание, влюбленной в него, но довольно скоро все это обернулось скучным житейским фарсом. И семья (отец — стоматолог, доцент мединститута, мать — переводчица) скорее напоминала воровскую малину, чем семью, и Кларино воспитание (гувернантка, языки, два года в закрытом колледже в Париже) единственно чему ее научило, так это скрывать свою истинную сущность, хотя, понятно, для жизни это тоже немало. Весь вопрос в том, что прячется за растяжимым понятием — истинная сущность.Что касается Клариссы, то за ним скрывалась абсолютная пустота, вакуум. Ей были неведомы категории добра и зла, богатства и бедности, трусости и геройства.Никакое воспитание не спасет, если человек ориентируется в мире, как гусеница, лишь с помощью первичных инстинктов. У Клариссы чрезвычайно развиты два из них — половой и хватательный. В постели и в магазинах она неутомима, изобретательна и даже можно сказать — вдохновенна. Кроме того, природа наделила ее какой-то злой, ядовитой проницательностью, она никогда не упускала возможности с нежными ужимками задеть мужа за живое. Иной раз ее внезапные укусы бывали столь болезненны, что Борис Исаакович всерьез помышлял о расторжении затянувшегося брака или о том, чтобы для скорости прибегнуть к услугам наемного головореза, что все больше входило в моду в их кругах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109