— спросил наконец банкир.— Нет, благодарствуйте.— Сигарету?— Вы же знаете, не курю.— Даже когда пьешь, не куришь?Захарчук поднял на него тяжелый взгляд и ничего не ответил. Так было всегда. Стоило Сумскому на малый шажок заступить за черту обычных официальных отношений, как начальник безопасности мгновенно замыкался в себе. Не грубил, не оскорблялся, умолкал — и точка, будто глох. В этой внезапной глухоте явно сквозил пренебрежительный оттенок, но Сумской старался этого не замечать.— Значит, так, Буга, вечером я уезжаю.Подполковник кивнул, принимая сообщение к сведению.— Да, уезжаю. Вынужден. На неопределенное время.Сначала в Лондон, потом, возможно, и подальше...Можно сказать, драпаю. Есть опасения, кто-то крепко наезжает. Ничего не слышал про это?— Нет, — удивился Захарчук. — И с чьей стороны наезд?— Если бы знать... Но кто-то очень рисковый. Про Шахова ты в курсе?— Да.— И твои соображения?Захарчук задумался. Борис Исаакович любил смотреть, как это происходит. У Бути просыпались глаза и лицо светлело. Какой-то таинственный механизм в нем включался, отгоняя сновидения. Надо же, — почему-то умиляло Сумского, — вот тебе и российское быдло.Копни поглубже, а там — мыслящее существо, цепкое, способное к самообучению.— Никаких соображений, — ответил Буга. — Шахов увяз в политике, но там проблемы решаются все-таки иначе. По крайней мере без ритуального отсечения голов. Даже предположить не могу, кто это сделал.— Допускаешь случайность?— Нет, конечно, какая уж тут случайность.— Что теперь гадать... Просьба такая.., или поручение, как хочешь. Во-первых, отследи аэропорт, чтобы чисто было. Рейс уточню позже...— Неужто так горячо? — неожиданно перебил Захарчук.— Горячее, к сожалению, не бывает... Второе: дача, квартира, родители, мои и Кларины — все на твоем попечении. Все должны уцелеть до моего возвращения.Справишься?Буга кивнул, глаза опять потухли. Может, Сумскому померещился их нездоровый блеск?— Теперь, пожалуй, главное. Выясни, кто лично за всем этим стоит. Привлеки специалистов любого уровня, столкуйся с органами, с группировками, с братвой, хоть с самим чертом! В расходах не стесняйся, кредит получишь неограниченный. Разбейся в лепешку, но отыщи этого человека. Это не только приказ, это большая, человеческая просьба. А, Буга Степанович?— Сделаю, Борис Исаакович.— Шахова напугали. Он собирался ко мне, но не доехал. Его увезли прямо из офиса на собственной машине. Пропал и его водитель. Все произошло слишком быстро, никто ничего не знает. Дьявольщина какая-то!Плюс еще эта отрубленная голова, кому понадобилось рубить ему голову? Варварство какое-то!— Не скажите, это впечатляет. Головы сейчас многим рубят, новое поветрие. Кому-то показалось забавным завалить Москву отрубленными головами.— И что дальше?— Вы хорошо знали Шахова. Кому он мешал?Сумской ответил сразу.— Никому в отдельности. Но точно так же можно сказать — всем, кто занимается бизнесом. Любому.— Вам тоже?— В каком-то смысле, естественно. Но убил Шахова не я. Какие еще вопросы?— Только один. Перед кем я должен отчитываться о расследовании? Пока вас не будет?— Как перед кем? Разумеется, перед Кривошеевым.Он остается у руля. Какие тут проблемы?— Хотелось бы обойтись без опеки.Борис Исаакович в изумлении поднял брови.— Ты не доверяешь Семену?Захарчук был прям, как всегда.— Не доверяю.— Почему? Опомнись, голубчик Буга. Нелепость какая-то. Вы должны помогать друг другу. У него свои каналы, у тебя — свои. Обмен информацией и прочее. Да ты что, подполковник? Не выспался сегодня?— Его каналам я тоже не доверяю, — сказал Захарчук.— Вот даже как? — Борис Исаакович размышлял лишь мгновение. — Хорошо. Буду звонить тебе сам. В определенное время. Так устраивает?— Устраивает. Еще деталь. Сегодняшний отлет, сопровождение и все остальное... Хотелось бы тоже провести без его участия. Мне будет спокойнее.— Да-а, — протянул Сумской, пораженный до глубины души. — Задал ты мне загадку на дорожку. Ничего, разберемся и в этом... Действуй, но будь все время на связи.Едва успел проводить, как, легок на помине, явился Семен Гаратович, благоухающий ядовитым французским одеколоном "Мистраль". До его прихода Кларисса развила такую бурную деятельность, словно по дому пронесся смерч. Трижды подступала к мужу с неотложными просьбами — парикмахерская, встреча с родителями, заветная подруга Агата — все три раза получила отказ и была в бешенстве.— Ответь, негодяй! — завопила она, как только за Захарчуком захлопнулась дверь. — Почему я не могу сделать прическу? Тебе мало Москвы, хочешь осрамить перед всей Европой?— Угомонись, родная. Лучше позвони в Шереметьево, узнай расписание.— А родители? Почему я не могу попрощаться с родителями?!— Не надо их тревожить. Я же своих не тревожу.— У тебя нет сердца. Узурпатор проклятый! Почему, в конце концов, мне нельзя повидать любимую подругу, если мы расстаемся?Тут уж Борис Исаакович был тверд.— Агата тебе вообще не подруга. Она же проститутка. Ее трахает весь "Логоваз".— Ах вот ты как запел, Боренька?! Ты лично ее трахал, чтобы так говорить? Или тебе она как раз не дала?Начавшуюся ссору прервало появление Семена Гаратовича, который с порога сообщил, что ночью на фоне сильнейшего стресса у него, по всей вероятности, произошел микроинсульт. В доказательство подергал левой щекой и показал Борису Исааковичу и Клариссе якобы негнущийся указательный палец. Кларисса залилась нервным смехом и, как ни в чем не бывало, кинулась обнимать старика. Между ними была давняя дружба, коей Сумской не препятствовал, полагая ее неопасной.— Милый Гранатович, — пролепетала озорница, как всегда коверкая его чудное отчество, на что старый ловелас ничуть не обижался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109