– В чем разберемся? Ты чего липнешь?– Влюбился, – просто признался Петруша. – Как тебя увидел, так и защемило в груди.– Не в груди у тебя защемило… Говорю тебе, парень, обознался ты. Я дорогая штучка, с челядью не сплю.Вот тут Петруша и бухнул, доведенный любовью до крайности:– Какая же я челядь, Маша? Сынком ему прихожусь.Красивые злобные Машины глазки выпучились от удивления.– Ты его сын?!– Это большой секрет, учти!Маша долго смотрела на него молча.– Да ты еще больше кретин, чем я думала, – сказала она наконец. – Придется, наверное, все же тебе когда-нибудь дать, но не сегодня. Сегодня я не в настроении.– А когда? – Петруша судорожно сглотнул слюну.– Отдельно узнаешь. А покуда пошел вон, сынок.Потянулись тягостные дни ожидания. У Петруши пропал аппетит, и он весь стал, как пружина на взводе.Те женщины, которых по привычке к себе приводил, больше его не возбуждали, и любовь с ними была похожа на отбывание трудовой повинности.Не склонный к вину, он зачастил в маленькую пивную неподалеку от Елизарова дома и там среди пьяного, гомонящего сброда немного отмякал душой. Первый раз в жизни нелюдимый горец почувствовал потребность поделиться с кем-нибудь сердечными переживаниями, но он был одинок в Москве, как могучий дуб в пустыне. Даже в вонючей пивной, где люди быстро братались друг с другом, перед тем как затеять драку, к нему никто не обращался и никто не искал с ним знакомства, видимо, было что-то в его дюжем облике предостерегавшее даже захмелевших мужчин от поспешного приятельства. Но однажды к нему за столик подсел высокий, крепенький молодой человек с трехлитровым графинчиком пива и с креветками и, одарив бесшабашной улыбкой, добродушно спросил:– Что, тяжко с бодуна, брат?Насупясь, Петруша что-то буркнул сквозь зубы, чего и сам не понял. Молодой человек ничуть не смутился.– Я тоже вчера налимонился будь здоров. Ничего, сейчас поправимся. Коля Фомкин, гинеколог. Тебя как величают?– Петруша, – по-прежнему сквозь зубы процедил Петруша, но неожиданный собутыльник ему понравился сразу. Особенно, конечно, заинтриговала его профессия. Гинеколог – это тебе не сапожник и даже не мент. Это человек, которому женщины добровольно открывают самые сокровенные тайны. К тому же видно было, что малый прост, прямодушен и не гоношится своей счастливой долей. Через пару-тройку кружек они уже непринужденно болтали, и давным-давно Петруша не чувствовал себя таким свободным, раскованным и остроумным. По натуре он был застенчив и подозрителен, да и ответственная служба наложила тяжелый отпечаток, но этого веселого, общительного парня трудно было заподозрить в каком-нибудь коварстве. К тому же сразу чувствовалось, что он глуповат, хотя и гинеколог.Про себя Петруша немного над ним посмеивался и прикидывал, что если знакомство упрочится, то впоследствии можно будет употребить его и по прямому назначению, такого крепенького, аппетитного петушка.Забавно будет отдраить гинеколога. Разговор их, естественно, все время крутился вокруг женщин, и Коля Фомкин успел уже много рассказать поучительных случаев из своей медицинской практики, прежде чем Петруша наконец решился с ним посоветоваться. Но начал издалека.– Вот скажи, Коля, как врач, – спросил он, починая третий графинчик, – неужели все женщины шлюхи?Или это только так кажется?Фомкин скорчил обиженную гримасу:– Распространенное заблуждение. Среди женщин встречаются чистые, возвышенные создания, которые и нам с тобой не уступят в благородстве.– Ну да уж, – усомнился Петруша.– Чего далеко ходить. Недавно у меня была библиотекарша какого-то института. Обслужил ее прямо в кресле, так она, поверишь ли, сама десять штук отстегнула, как за консультацию. Хочешь познакомлю?Петруша не всегда понимал, когда новый друг шутит, а когда нет, и на всякий случай рассмеялся.– Познакомь, буду обязан, хотя мне ихние бабки до лампочки. Своих хватает… А вот объясни тогда такой нонсенс. Если женщина все время ходит голая по квартире… Она кто такая? Шлюха или нет?– Необязательно. Комплекс эксгибиционизма.Вполне может быть порядочная, целомудренная дама, но себе на уме.– Что такое – эксионизм? Еврейка, что ли? – нахмурился Петруша.– Наука относит эксгибиционизм к легким половым извращениям, но я с этим не согласен. Что же извращенного в желании человека вернуться к природе, к своему натуральному облику? Я бы даже сказал, что скорее уж этакая, знаешь, истерическая стыдливость свидетельствует о психическом надломе.Научное объяснение, в котором он ни бельмеса не понял, так понравилось Петруше, что он торопливо заказал триста граммов водки. Только когда выпили и закусили и в глазах у обоих заслезилась истинно братская приязнь, он вернулся к начатой теме:– А вот как ты со стороны посмотришь, Коля, как гинеколог? Вот есть одна красотка, и вижу, тянется ко мне, а не дает. И при этом все время голая, как гесионистка. Вот куда ее можно отнести?Коля Фомкин озадаченно пережевывал кусочек копченой колбасы.– Голая – почему? Ты ее раздел?Петруша разозлился:– Сама разделась, сама! Я тебе про что толкую?И не дает. Нормальная она?– Другой мужик у нее есть?– Это вряд ли.– Может, она девушка?– Да ты что, Коль? Ей за тридцать. И все время голая.– Не больная? Я имею в виду триппер.– Здоровей нас с тобой.– Любит, – твердо сказал Коля Фомкин. – Любит и стыдится признаться. Других объяснений нет.Петруша не поленился встать:– Дай тебя обниму и поцелую, друг!Застигнутый врасплох столь горячим проявлением чувств, Фомкин судорожно прижал под мышкой кобуру, чтобы ее невзначай не нащупал Елизаров ординарец…* * *Вечером по телефону доложил Башлыкову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117