Еще дел сегодня невпроворот.– Езжай, конечно, – улыбнулся Благовестов, – но не забывай о главном.– О чем это?– Не всех можно губить, кого хочется.Уже в коридоре, под пристальным оком какой-то незнакомой кавказской морды (нового телохранителя, что ли?), плюнул с досадой на пол. Обмолвился словцом с подкатившей под руку Машей:– Чем обрадуешь, сударыня?– Пока нечем, сударь. Одно точно: в доме захоронки нету.– Ищи, нюхай, входи в доверив; псина! Уговор помнишь?– Лишь бы вы не забыли.– Богатой будешь, вольной будешь, виллу в Неаполе переведу на твое имя. Не сомневайся.Сверкнула из-под челки жадным взглядом, наклонилась, таясь кавказского пригляда, по-воровски чмокнула в руку… Глава 19 Таня Француженка то спала, то просыпалась, но сон и явь были одинаково тягостны. Плечо горело и распухло, но не боль ее мучила. Чудные видения являлись ей.Из горячей кровати-печки уводили в иные края и в иные времена. Она пеклась на травке в жаркий полдень на лесной поляне, но была не девочкой и не взрослой женщиной, а сусликом. Шмыгала в узкие норки и поедала коренья. Так славно что-то похрустывало на желтоватых сусликовых зубах. Она все глубже вгрызалась в земную твердь, пока не погрузилась в абсолютную липкую, влажную тьму. Толкнулась туда-сюда, а ходу уже нет. Закопал себя маленький суслик, захоронил и начал гнить. Отвалились пушистые лапки, выпали хрупкие зубки, и головка беспомощно откинулась в мягкую ложбинку земли. Тане стало смешно. Она помнила, что она не суслик, а совсем другое существо, но никак не могла освободиться от желания перетирать выпавшими резцами прогорклые ошметки. Очнулась в постели, шумнула слабым голосом:– Миша! Мишенька!Но явился на зов не Миша, а чужая женщина в белом халате с унылым лицом.– Ты кто? – спросила Таня в испуге.– Сиделка твоя, Калерия Ивановна. Попей-ка водички, деточка, и снова уснешь. Ночь на дворе.– Где Миша?– Миша тоже спит, все спят. Усни и ты. Хочешь, укольчик сделаю?– Какой укольчик? – взъярилась Таня. – Я тебе дам укольчик, стерва. Убить хочешь? Позови немедленно Мишу.Женщина послушно поднялась, по-русалочьи взмахнув белыми рукавами, но Таня не уследила, куда она направилась. Сразу открылось другое видение, вязкое, как печеное яблоко. У нее в ухе застрял сверчок. Сначала баловался, поскрипывал, чирикал, после взялся долбить лунку в черепе. Продолбил далеко, до самого мозжечка. Остановить, усмирить сверчка Таня не могла, у нее руки были примотаны к туловищу. Больно ей не было, но она боялась, что упорный трудяга что-нибудь повредит в голове и она станет еще более безумной, чем была. "Миша, – позвала жалобно, – помоги мне, Мишенька!" Губин подошел спесивый, надутый и почему-то в японском кимоно. Не говоря худого слова, сунул ей длинный палец в ухо и выковырнул оттуда сразу половину мозгов. Самодовольно ткнул под нос окровавленные сгустки. "Спасибо, Мишенька! – поблагодарила она. – Но сверчка ты не вынул. Он все равно там шебуршится". Губин разозлился, выпучил бельмы: "Ах, не вынул! Да тебе не угодишь. Что ж, тогда не взыщи!" По его глазам Таня угадала, что задумал что-то ужасное, И точно. Из складок кимоно выудил блестящую спицу, на конце которой было приспособлено что-то вроде ложечки, и, не мешкая, вонзил ей в ухо. Коленом надавил на грудь и выскреб из бедной головушки все, что там еще оставалось, кроме сверчка. "Теперь доволен, милый?" – заплакала Таня. Губин, приплясывая, гоголем прошелся по комнате, кимоно на нем разлеталось.Грудь и ноги черные, волосатые – жуть! У того Губина, которого она прежде знала, кожа была гладкая, атласная, как у девушки. "Миша, это ты или не ты?" – спросила Таня осторожно. Да и чего было спрашивать, когда и так ясно видно, что это не Губин, а убиенный ею хачик. Но Боже мой – в каком виде! Растелешенный, бодрый, счастливый. Как же, отомстил, подстерег беззащитную, выстудил ложкой череп, теперь сверчок на свободе колотится как бешеный от уха к уху, от затылка к глазам. "Миша, Миша! – стонала Таня, силясь прогнать мучителя. – Помоги, Мишенька!"Губин действительно пришел и помог, как всегда приходил в тяжкую минуту. Сел на кровать в нормальном обличье, опустил прохладную руку на лоб. Еще в комнату прибежали сиделка Калерия Ивановна и насмешливый доктор по имени Савва.– Чего с ней делать? – поинтересовался Губин у доктора. – Она совсем пустая. Одна оболочка.– Надо бы в морг переправить, – ответил доктор озабоченно. – Вскрыть бы надо. Поглядеть, чего внутри.– Чего там глядеть, – возразил Губин. – Солитер у ней в кишках. Вон головка изо рта торчит.Калерия Ивановна переполошилась:– Именно в морг, именно в морг. Не нами заведено. Все же живая душа.– Какая душа, опомнись, Калерия! – одернул ее доктор. – Погляди, это же гадюка лесная.Будучи гадюкой, Таня обвилась вокруг губинской руки.– Голубчик, миленький! Не отдавай в морг. Положи за пазуху.Губин, хотя и поморщился, не бросил в беде: смял в комок и сунул в карман. В кармане было хорошо, тепло, темно и сверху продувало. Но не успела Таня отдышаться, отдохнуть – другая напасть. Неугомонная Калерия Ивановна кинулась со шприцем. Метила, видно, в плечо, а попала в глаз. Таня сидела в кармане, ослепленная, как циклоп в пещере, и горько хныкала.– Ну чего ревешь, чего? – усовестил Миша Губин, который опять сидел на кровати у нее в ногах. – Реветь надо было раньше, когда к Елизару нанималась.– Ты почем знаешь, что нанималась?– Сам звонил, упредил. Такой добрый человек.Сказал: остерегайся – это смерть твоя.Таня не поверила:– Врешь, Мишка! Зачем ему звонить? Он мне денежек за тебя дал.– Не за меня, за Алешку. И сколько, если не секрет?Договорить не успели, хотя разговор склонялся к ласковому примирению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117