Все распоряжения Жакина выполняла покорно и с какой-то веселой охотой. Деликатная, предупредительная, заботливая – сама доброта. Ни разу не капризничала, не жаловалась ни на что. Рука у нее почти зажила.
– Не выдашь старику?
– Не выдам.
– Ой, Егорушка, какой же ты еще пацан! И ничегошеньки о жизни не понимаешь. Да разве для того человек родится, чтобы грязь ногами месить? А ты живешь в глуши, к пню старому притулился, света не видишь – и рад до смерти. Чему, Егорушка? Чем он тебе губы намазал?
Какую порчу навел?
– Мне хорошо с ним, спокойно. Он добру учит.
– Покоя ищешь? В свои двадцать годочков? Не верю!
Очнись, Егорушка. Ты же сокол, не воробушек серенький. Что с тобой? Вижу, как смотришь, съесть готов, а дотронуться боишься. Почему? Я же не кусаюсь.
Егорка чуток покраснел в темноте. Женщина от костра перебралась к нему поближе, зашептала, словно в горячке:
– Сокол сизокрылый, давай вместе улетим… Не пожалеешь, родненький. Ты еще не знаешь, какая я. Все на свете забудешь, и про папочку, и про мамочку… Старик твой большие деньги имеет, сокровища несметные. Ему они ни к чему, а нам пригодятся. По Европе прокатимся на золотой колеснице, в Америку умчимся, в Африку, в Японию, все повидаем, везде погуляем. Так гульнем, что помирать не страшно. С деньгами, Егорушка, весь мир в кармане.
– Да я в принципе не против. Попутешествовать, конечно, неплохо бы.
– Старик убить меня хочет, потому потащил за собой. Ведь ты не дашь меня убить?
– Перестань, Ира. Хотел бы убить, давно бы убил.
– Ты его не понял, Егорушка. Он садист. Ему нравится овечку выгуливать, наблюдать, как она бекает перед смертью, ничего худого не чуя. Они все такие. Уж я нагляделась, привел Господь. Бандюки проклятые! Он с виду елейный, благостный, а пальцы на горле держит. Вон, пощупай, синяки какие, – потянулась к Егорке грудью, жарким телом, и он привычно сомлел. Все ее уловки видел, но всякий раз поддавался, подыгрывал, сладко было поддаваться. Но от последней близости что-то его останавливало, уклоняло, мешало впиться в ждущую, желанную плоть, погрузиться в нее с головой. Так голодный едок, уже занеся вилку над тарелкой, вдруг замечает какую-то подозрительную плесень и мешкает, робеет. Не отрава ли? . – ;
Отодвинулась с горьким вздохом.
– Что же ты за чурбан такой бесчувственный! – попеняла беззлобно. – Я же вижу, что хочешь. Вон как весь набух. Может, пособить тебе, Егорушка? Может, я у тебя первая?
– Гляди, Ирина, подгорит жаркое.
Неподалеку громыхнуло, камень покатился в пропасть.
Жакин возвращался, нарочно шумел, чтобы не застать их врасплох. Вскоре возник из черных кустов, будто сотканный из вечернего прохладного воздуха. Подошел к костру, высокий, сутулый, легкий, с палкой-посохом в руке.
Ирина враз засуетилась, подала миски, кружки. Порезала буханку на досточке.
– Может, с устатку чарку примете, Федор Игнатьевич? – пропела игриво.
– У тебя есть она, эта чарка?
– У меня-то нету, а у вас в рюкзаке вроде булькала.
– Завидный слух у тебя, девушка.
– Не только слух, Федор Игнатьевич.
Как обычно при Жакине, она совершенно перестала обращать внимание на Егорку, будто бы он превратился в невидимку. Зато с дедом они пикировались без устали.
Причем Егорка не всегда понимал, кто из них кого подначивает.
Жакин, неожиданно поддавшись, откупорил заветную фляжку с ядреной облепиховой настойкой, разлил по трем кружкам.
– Что ж, под зайчатину не грех и по глоточку.
Ужинали под чистым небесным сиянием. В два счета опростали котелок. Потом неспешно чаевничали. Гулкая тишина предгорья и сосновая благодать томили сердца несбыточным упованием.
Ирина прикурила от головешки.
– Чудо, – потянулась истомно. – Луна, гляньте, как сковородка с яишенкой. Так бы и сидела целый век. Возьмите в служанки, Жакин. Буду вас с Егорушкой обстирывать, пищу готовить.
– Повариха ты знатная, – согласился Жакин. – Почему не взять. А, Егорка?
– Вам виднее, Федор Игнатьевич.
– Правда, придется ножи и топоры прятать. А то как бы она нас с тобой впотьмах с курями не перепутала. Городская все же девушка, много озорства на уме.
Ирина еле боролась со сном. И это было странно, хотя Егорка догадывался о причине. Старик без сонного снадобья в лес не ходил.
– Как не стыдно, – вяло упрекнула Ирина. – Сто раз объяснила, силком злодеи взяли в оборот. Покаялась, можно сказать. Неужто у вас ни к кому веры нету?
– Не в людей надо верить, девушка, а токма в Господа Иисуса.
– По-вашему, получается, все вокруг подонки? Так, что ли?
– Необязательно все. Однако нормальные граждане за чужими деньгами по свету не гоняются.
– С вами спорить, Федор Игнатьевич.., уж лучше лягу. Чего-то вроде уморилась я, не пойму от чего.
– Ложись, девушка, дело житейское. По крайней мере, никому во сне зла не причинишь.
Ирина не дослушала, склонила на грудь бедовую головку, повалилась на бок. Жакин с Егоркой перенесли ее на лапник, укрыли сверху брезентовым плащом, под голову подложили толстую ветку. Обошлись, как с королевой.
– Удивительная женщина, – восхищенно заметил Егорка. – Зовет в кругосветное путешествие. Неземное счастье обещает.
– За мои денежки, конечно?
– Сказала, у вас их много, а вам они ни к чему.
– Это еще что, – загорелся Жакин. – Я тебе сейчас покажу, какие у нее для путешествия запасы приготовлены.
Из Ирининого рюкзака, с самого дна выудил коробочку с ампулами, шприцы, а также стеклянную баночку размером с майонезную, с туго завинченной пластмассовой крышкой.
– Наркота? – спросил Егорка.
– В ампулах пенициллин. А вот это, – Жакин бережно отвинтил крышку с пузырька, понюхал издалека, не поднося к лицу, – это, брат, замечательная вещь, избавляет разом от всех болезней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137