Хотел бы, чтобы этого ему захотелось по-настоящему. Размахнуться и врезать. Размахнуться – и врезать.
В ветвях резко, как руки утопающего, взметнулись крылья. Облачко сорвавшихся листьев вспыхнуло над «ауди» и покатилось вниз.
Андрей поймал себя на том, что на какое-то время отключился, совсем не видел дороги. Будто въехал в полосу тумана. В тумане перед ним повис сам Мих Мих, каким Андрей видел его в последний раз: при параде, зажмурившийся на белом шелке.

…Когда он поднялся к Мих Миху и, стоя перед гробом, в открытую дверь увидел в спальне Наташу, она была в халате, не расчесанные после сна волосы торчали, но губы уже были накрашены. И как только они встретились взглядами, ярко-красные губы вздрогнули и застыли в бессмысленной улыбке. Андрей стоял над его лицом, похожим, как это бывает у мертвых, на захлопнутую дверь – а в спальне стояла Наташа.
Он опустил глаза, как бы намереваясь поинтересоваться у покойника, что, собственно, здесь делает его жена. Но тот и живым-то не всегда отвечал на вопросы. Было тихо. Был слышен грузный металлический ход каминных часов. Она машинально продолжала складывать на весу платье…

Все. Так нельзя. Так он не доедет до Литвиновки.
Собрался, скомандовал себе не отвлекаться. Дорога – пусть сейчас будет только дорога. Раз уж он не придумал ничего лучше, как поехать на эти похороны, мысли придется оставить на потом. Сейчас он, как все, мчится в Литвиновку, в глушь глухую, в дыру дырявую, на которую даже краски в типографиях жалеют: на дорожных картах никакого значка, никакого тебе кружочка для обозначения точного местоположения. Микроскопическим шрифтом прямо поверх лесов и полей – мол, где-то здесь она, эта ваша Литвиновка. Туда позвонили, какому-то другу детства. Вызвали того в сельпо к телефону. На счастье оказался дома. Тот обещал все устроить. Летят людишки по утренней трассе, спешат исполнить волю усопшего. В Литвиновку, на родину, в конец мирозданья! Живым туда не ездил, а мертвым уж будьте добры доставьте!
Доехать, сделать все, что полагается. Постоять молчком в раскисшей грязи, пока кладбищенские ребята деликатно, стараясь не чавкать лопатами, будут закидывать яму. Все, нужно держать себя в руках. Он решил, что будет наблюдать за дорогой. Что бы ни говорила сейчас Наташа, он будет молчать и смотреть на дорогу.
Впереди, вихляя и взмахивая то правой, то левой полами плаща, росла фигура велосипедиста. Скоро они его нагнали. Капюшон скрыл лицо. К раме приторочены удочки, концы их покачиваются над колесами – и кажется, что как раз за счет этого упругого покачивания велосипед движется вперед. Откуда бы и куда он ни ехал, это был далекий путь: не считая придорожных шашлычных и автозаправок, до людей тут пилить и пилить. Любитель рыбалки? Бывают такие, которым подводные склизкие твари, хватающие крючок нежным прожорливым ртом, дороже всего на свете. Такой сто километров отмахает, не почувствует. Андрею зачем-то захотелось увидеть лицо велосипедиста. Наташа обернулась вслед за ним, ища на трассе то ускользающее, что его заинтересовало.
Андрей пристально посмотрел ей в затылок.
Если бы он знал – был бы он против?

…Мог бы и не узнать ничего.
Он только что заменил пробитое колесо и стоял, хмуро разглядывая перепачканные руки и размышляя, где их теперь отмыть, не браться же за руль такими, – как зазвонил телефон. Он было решил, что не станет отвечать. Перезвонит потом сам. Но звонили настойчиво. Андрей выругался и осторожно, чтобы не измазаться еще больше, вытянул телефон из поясного чехла.
– Михал Михалыч умер, – сказал Вадик.
Они оба помолчали. Крепче перехватив телефон, Андрей прошел пару шагов по обочине. Под ногами хрустнула галька.
– Ты где? – спросил Вадик.
Он ответил, что на Московской трассе, недалеко от города, пробил колесо, только что поменял.
– Куда-то едешь?
– Да ехал. Вчера в Полянах был, там леса нет почти, зря проездил, сегодня даже домой не заезжал – в Каменск на лесопилку. Лес закупить нужно.
За длинным ответом Андрея потянулась длинная пауза. Оба подумали об одном и том же: какой, к черту, лес, когда Полунин умер. Андрей пошел по обочине, жадно прислушиваясь, как хрустит под ногами галька. Этот звук показался ему пронзительно дорог. Сейчас это закончится. Сейчас он сядет за руль и вернется в город – в город, в котором мертвый Мих Мих лежит в ожидании, когда вокруг него забегают и засуетятся, когда завертится последняя запущенная им суматоха. А здесь спокойно: хруст гальки и убежавшая к мокрому небу трасса. Не пробил бы колесо, был бы уже далеко, за Лихой. Там мобильники берут хреново – Вадик мог и не дозвониться. Андрей промчался бы на своей новенькой «А-6» еще сотню километров, с музычкой, закуривая на полном ходу, наблюдая, как живущий за приспущенным окном ветер глотает сигаретный дым. В Каменске походил бы по лесопилке, дыша в этом загробном мире деревьев всеми возможными древесными запахами, он это любит. Возможно, спокойная жизнь продлилась бы еще на целый день. Но где-то он наскочил на сволочной болт. Пришлось ставить запаску, пришлось ответить на звонок Вадима – и все перевернулось. Его снова ждет Мих Мих. На этот раз мертвый – а значит, как никогда непредсказуемый. Даже подсыхающая на руках грязь стала ему приятна.
– Сейчас подъеду.
Дождавшись правильного ответа, Вадик коротко поинтересовался:
– Через сколько?
Андрей сказал, что минут через сорок, не раньше, перед аэропортом пробка.
– Ладно, – сказал Вадик. – Приедешь, сразу в дом заходи. Я собак запру. Мне нужно будет отъехать ненадолго. За доктором съезжу. Ты, Андрюша, пока посиди с Михалычем, – он помолчал, добавил.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3