Чхи!…..первого снега. Чхи! Часовой справа.
Видно, простыл.
Снег скользил по резине плаща.
Освещая склоны Мраморной и бледную степь, вверху плыли огни, плыли, покачиваясь, и, глядя на них, Черепаха спокойно подумал, что никогда не вернется в город первого снега.

* * *

Наутро снег начал таять, и город у Мраморной горы погрузился в туман.
Но настроение у всех было праздничное: из Кабула вернулась колонна с почтой, кедрами, сигаретами и ящиками сгущенного молока и апельсинов. Говорили, что каждому достанется по два апельсина, по две банки сгущенного молока и по две пачки печенья.
С утра все готовились к Новому году. Мыли полы в казармах и ленинских комнатах, украшали кедры игрушками: разнокалиберными гильзами на нитках, спичечными коробками. За банями и каптерками месили тесто, чистили лук, картошку, промывали рис, изюм, мясо, собирали топливо: щепки, тряпки, верблюжью колючку, – в тумане загорались костры.

2

И в двенадцать часов Новый год начался: город ударил в небо из разнокалиберных стволов, туманная черная пучина изукрасилась зелеными и красными гирляндами очередей и разноцветными огнями ракет. Город свистел, трещал, хлопал и кричал: ааа! ааа!
– Урааа!
Крыши и улицы города озарялись разноцветным светом десятков крошечных солнц. Очереди пересекались, ломались, выписывали круги, – автоматчики и пулеметчики пытались начертать на небе все четыре цифры наступившего года. Аааааа! Ааааа! Ураа!
– Аааа! – кричал город туманной беззвездной пучине. – Аааа! Ураа!
Трещали автоматы, хлопали и шипели ракеты.
Аааааа! Ааааааа! Ура! Ура! Ура! Урааааа…

* * *

– Ура! – выдохнул черноусый капитан и осушил стакан.
Его примеру последовали все мужчины. Женщины медлили.
– Бабоньки, пейте, – сказал толстощекий лысоватый майор, цепляя вилкой капусту. – Пока Дэшэбэ не отобрал.
Начищенные, наглаженные офицеры закусывали, весело и ободряюще поглядывая на женщин. Белейшие подворотнички освежали и молодили мужские лица.
Наконец женщины выпили.
– Фуй… – сморщилась машинистка.
Евгения закашлялась, ей подали воды.
– Душегуб вы, Дроздов, – сказала машинистка.
– Ну, Катерина, – откликнулся черноусый капитан, разводя руками, – мой хохол еще не научился гнать шампанское. Но по горилке – мастер высшего класса. Прозрачна, как девичья слеза, горит, не пахнет.
– Ах, девичья слеза не горит, – улыбнулась Сестра, – иначе все мужчины давно бы сгорели.
– А это, Лариса, смотря, что за девица плачет, – возразил черноусый Дроздов. – Если девка – огонь, то горючими слезами.
– То есть самогонкой, – заключил сапер, сидевший в углу.
Все засмеялись.
– Во всем полку не найдете самогонки лучше, – сказал черноусый Дроздов. – Да, Петрович?
Толстощекий лысоватый майор причмокнул и кивнул:
– Экстра.
– Три прогона, специально для Нового года.
– Новый год – мой любимый праздник. Всем праздникам праздник, – сказала Сестра. – Свечи, шампанское…
– Скажу хохлу, что, если он, сукин сын, не научится к следующему Новому году гнать шампанское, – не видать ему дембеля как своих ушей! – воскликнул Дроздов.
– Ну уж спасибо, следующий год мы будем встречать дома, – сказала машинистка.
– Так я говорю про старый Новый год!
– Телевизора не хватает. Дома как? Стол. Телевизор. Райкин.
– А я однажды Новый год на лыжах встречал, – подал голос полный русый лейтенант.
– В бане? – спросил сапер.
Все засмеялись.
– Почему в бане? – пробормотал лейтенант, краснея.
Как пахнет кедром. Настоящий новогодний запах. А этот год чего? чей? обезьяны? крысы? Как говорится, на обезьяну надейся, а сам не плошай. Вот именно. Это год Ослов. Ослов? Да. Как это? Там же в единственном числе. Там, возможно, в единственном, а здесь – во множественном. Кедр кабульский? Из-под Кабула. Пахнет? Не чую. Слишком тонкий аромат для твоего носа, Петрович. Что мой нос? нос как нос, а от кедра никакого духа. Так это тебе не ель, Петрович, это от ели дух валит, а тут амбра, тонкие струйки… ты подойди и сунь нос. Мы как-то встречали Новый год в еловом лесу. Нет, кедр просто замечательный. Целый день сегодня за ним охотились, еле умыкнули. У кого? у саперов? танкистов? Секрет, и ты, Алешка, молчи! Нет, кедр просто прелесть, лохматый, толстый, и как вы, мужчины, разукрасили его. Капитан, улыбаясь, разгладил свои густые усы, взглянул на русого лейтенанта.
– Ну что, Алешка? Наливай.
Лейтенант достал из-под кровати трехлитровую банку.
– Не надо спешить, – сказала машинистка.
– Какая ж тут спешка, пора, – возразил толстощекий лысоватый майор.
– Дэшэбэ как пить дать нагрянет. У него нюх.
– У него нюх, а у меня на шухере дневальный. И вот под рукой телефон, – ответил черноусый Дроздов.
– Нальем и Дэшэбэ.
– Не пьет. Спортсмен.
– Ас Крабовым, бывало, после баньки… – Майор вздохнул.
– Интересно, на чем этот погорит, – пробормотал задумчиво сапер, глядя на прозрачную жидкость, льющуюся в граненый стакан.
– Кандагар горячее местечко, а он не погорел.
– Здесь – погорит, – сказал сапер, потирая багровый шрам на подбородке.
Женщины пить отказались. Мужчины взяли стаканы.
– За что выпьем?
Затрещал телефон. Офицеры на миг застыли и тут же проворно выплеснули самогонку в банку, сунули ее под кровать, оглянулись на дверь. Раздался стук, и дверь открылась. На пороге стоял капитан особого отдела Ямшанов.
– С Новым годом. Я имел приглашение от Ларисы и решил им воспользоваться, – сказал Ямшанов.
Черноусый Дроздов посмотрел на Сестру, несколько растерянно улыбнулся.
– И уговорил пойти, – Ямшанов посторонился, – Сергея Николаевича.
В комнату вошел Осадчий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98