— Я вас догоню… — и скрылся меж стволов.
А немного погодя в той стороне, где они похоронили Солю, прогремели подряд три негромких выстрела.
Это Витька Грохотов отсалютовал убитому товарищу из немецкого браунинга, который он вытащил из муравейника.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВСТРЕЧА В ЛЕСУ.
Гошка Буянов бежал по лесу, пока не выбился из сил. Зацепившись ногой за сломанную елку, он грохнулся на землю и, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, затих. Никакой погони не было. Над головой шевелились островерхие кроны сосен и елей. Попискивали птахи. Бабочка-крапивница уселась Гошке на колено и стала складывать и раскладывать красные с черными точечками крылья. «Ей наплевать на войну, — подумал Гошка. — Живет в свое полное удовольствие… А тут черт знает что такое на белом свете творится!» Отлежавшись на колючей, усыпанной иголками земле, Гошка немного успокоился. Сердце перестало бухать так, что в затылке отдавало, дышать стало легче. Правда, в боку покалывало. Мелькнула было мысль, что ребята погибли, но Гошка эту мысль сразу отогнал. Могли бы тоже убежать. Просто они растерялись, а он сразу сообразил что к чему — и давай бог ноги. Витьке, конечно, туго придется со своим браунингом… Говорил дураку выброси — не послушался, а теперь рассчитывайся за собственную глупость… Гошка слышал один выстрел, немного погодя второй. Это было в той стороне, куда повели ребят. В кого стреляли?
Можно было бы забраться на высокое дерево и оттуда посмотреть, но Гошка свой бинокль оставил в лесу. Еще найдут немцы в рюкзаке бинокль и подумают, что он партизан. Гошка даже ребятам ничего не сказал, просто взял и оставил бинокль под ореховым кустом. Пусть зайцы в него смотрят.
Вытащив из штанов колючку, которую он подхватил во время бегства, Гошка не спеша зашагал по лесу. Башмаки его совсем расползлись, рубаха и штаны в дырках, голова чешется. Последний раз в бане он был до войны. Это сколько? Уже скоро два месяца? Или три? Он уже потерял счет времени. Когда он обедал? Вчера в это время. Да и разве это обед: кусок черствого хлеба и кружка горячего кипятку без сахара! Вспомнив про обед, Гошка пожалел, что нет рядом Сашки Ладонщикова. Этот быстро бы чего-нибудь сообразил. Сашка носом чувствует, где лежит съестное.
— Где-то я видел этого шпингалета… — сквозь сон услышал Гошка. Он открыл глаза и вскочил на ноги: вокруг стояли хмурые небритые люди в военной форме, но без знаков отличия. У некоторых в руках карабины и автоматы. Всего человек пятнадцать — двадцать.
— От немцев тикаешь? — спросил высокий, с рыжеватой закурчавившейся бородой. У него на груди автомат, сбоку на ремне — пистолет. Чувствовалось, что он здесь старший.
— Здравствуйте, Анатолий Васильевич, — сказал Гошка, улыбаясь. В рыжебородом он узнал капитана Никонова, того самого, который взял их на маленькой станции в теплушку.
— Я же говорю, что тебя знаю, — улыбнулся Никонов. — А где твоя компания?
Гошка отряхнул со штанов сухие иголки и землю, поднял пустой рюкзак.
— Даже не слышал, как вы подошли, — сказал он, — Еще девчушка с вами была… Люся, кажется?
— С нами две было.
— Добрались до города? Гошка кивнул.
— Там остались, что ли? — допытывался капитан.
— Погибли они, — сказал Гошка. — Немцы на шоссе расстреляли… Собственными глазами видел. Один я спасся.
— Повезло, — заметил худощавый боец. Он был в галифе, гимнастерке и без сапог.
— Что им ребятишки-то сделали? — сказал пожилой боец с усталым лицом и красными глазами. — Озверел фашист! — Где это было? — спросил Никонов.
— Там… — неопределенно махнул рукой Гошка. — Окружили нас и повели на шоссе.
— Помните, товарищ капитан, утром стреляли? — вспомнил босоногий боец. — И точно, где-то на шоссе.
— Выходит, прочесывают лес…
— У нас три гранаты осталось, товарищ капитан, — сказал босоногий боец. — Рискнем? За детишек-то?
— Фашисты давно уехали, — вмешался Гошка. — Собственными глазами видел.
— Славная эта девочка Люся… — Капитан отвернулся и посмотрел на солнце. — До ночи еще километров десять пройдем. Скорее бы к своим… А там заряжающим пусть ставят к пушке!
— Можно, я с вами? — попросился Гошка.
— Как же ты свою команду-то не сберег? — покачал головой Никонов.
— А где старшина Федорчук? — спросил Гошка. — А другие?
Капитан внимательно посмотрел на него, на скулах заиграли желваки.
— Ты, я гляжу, вострый стал… И глаза у тебя какие-то беспокойные, будто совесть нечиста… Впрочем, оно и понятно, — вздохнул он. — Я тоже чувствую себя в ответе за всех… Федорчук погиб. И Трифонов, и Киселев, и много-много других… До сих пор удивляюсь, как я жив остался.
— Товарищ капитан, слышите? — сказал боец. Издалека донесся гул канонады. Иногда он пропадал, а потом снова возобновлялся.
На худощавом, осунувшемся лице капитана появилась улыбка и тут же исчезла.
— Наконец-то зацепились, — сказал он. — Ох, я неприятная это штука — отступать! Ну ничего, еще будет и на нашей улице праздник!
Бойцы заметно оживились, разом заговорили. Хмурые бородатые лица потеплели.
— Через два дня солдатский борщ будем у своих наворачивать!
— У меня кишка кишке на скрипке серенады поет…
— Братцы, а как там нас, окруженцев, встретят? Читали немецкие листовки? Эти гады пишут, что окруженцев расстреливают.
— Как будто мы виноваты!
— А ты верь фрицам…
Никонов зашагал по жесткому седому мху прямо на гул канонады. Остальные потянулись за ним. Гошка заметил, что некоторые прихрамывают, у других перевязаны руки, головы. Капитан так ничего и не ответил: берут они его с собой или нет?
Гошка решил больше не спрашивать, а идти за бойцами, и все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103