Вытянув шеи и приподняв длинные хвосты, они мелко-мелко семенили ножками-соломинками, и во всей их позе сквозил неподдельный ужас. Казалось, со страху птицы забыли, что у них есть крылья и можно взлететь. Однако стоило опасности исчезнуть — и трясогузки, пританцовывая и радостно вереща, снова возвращались на старое место.Мефистофель часами выслеживал птиц. Я поражался его долготерпению! Сидя на перевернутом деревянном ящике цементного раствора и прижмурив глаза, он делал вид, что птицы его совершенно не интересуют. Кот напоминал сонного старика, греющегося на солнышке. Лишь черный с белым кончиком хвост выдавал его. Хвост предательски елозил по ящику, да еще редкие усы хищно вздрагивали. Когда птицы, успокоенные его неподвижностью, приближались, Мефистофель начинал медленно прижиматься к доскам, а глаза его с двумя вертикальными черточками зрачков распахивались… Прыжок — и хищное кошачье тело приземлялось четырьмя растопыренными лапами на то место, где только что были птицы. Трясогузки стремительно разлетались во все стороны, а пораженный происшедшим кот-разбойник, снова сузив глаза и не шевелясь, задумчиво смотрел им вслед. Изумленное выражение исчезало с выразительной кошачьей физиономии, и Мефистофель, сладко потянувшись и зевнув, вздергивал хвост трубой и важно удалялся. Весь его вид говорил, что он и сам не принимает всерьез всю эту детскую забаву с птицами.В майское солнечное воскресенье я заехал на «газике» за Юлей — она ждала меня неподалеку от своего дома, — и мы отправились за город. Я еще с вечера приготовил все для воскресного пикника: бутылку сухого вина, бутерброды с колбасой и сыром, банку мясных консервов, заманчиво названных «завтрак туриста».Я еще издали увидел ее. Высокая, в джинсах и белой рубашке с засученными рукавами, она стояла под липой и смотрела на дорогу. Волосы прямыми прядями спускались на плечи. Юлька выглядела девчонкой. В двадцать три года девушка может выглядеть и женщиной, и совсем юной девчонкой. Она стояла облитая солнечным светом. Глядя на нее, у меня вдруг защемило сердце. Мелькнула мысль, что эта девушка слишком уж хороша для меня… Наверное, всегда так бывает: человеку спокойно и счастливо, но уже само это довольно редкое состояние начинает его тревожить, потому что почти всегда на смену радости приходит печаль. За счастьем следует несчастье. Таков, говорят, закон жизни, и никто его не может изменить.Юлька счастливо улыбнулась, сверкнув белыми зубами, и грациозно скользнула на сиденье рядом со мной. Ее движения прирожденной танцовщицы были гибкими и плавными. От нее повеяло свежестью полевых фиалок и ландышей, Я с трудом удержался, чтобы ее не поцеловать. Заметив мое движение, она сдвинула брови:— Какой чудесный день!У нее было прекрасное настроение, и постепенно мои грустные мысли развеялись, а когда Юлька доверчиво положила голову на мое плечо, я без всякой причины весело рассмеялся.Юлька сбоку взглянула на меня, и я обратил внимание, что длинные черные ресницы у нее загибаются, как у Рыси…— Засмейся еще раз, — попросила она. — Ты сразу становишься похож на мальчишку.— По заказу не умею, — ответил я.Я поехал по старому Ленинградскому шоссе в сторону Сущева. Лишь только последние городские постройки остались позади, шоссе стало карабкаться на холмы, извиваться, петлять, огибая крутые овраги и колхозные пруды с голыми берегами. Молодая яркая трава блестела, над желтыми одуванчиками порхали белые бабочки. Далеко-далеко на горизонте зазеленела неровная каемка смешанного леса. На обочинах разгуливали сороки. Они подпускали машину совсем близко, потом не выдерживали и, пригнувшись, семенили к обочине, подпрыгивали и взлетали. Одна сорока уронила на обочину красивое черное со стальным отливом хвостовое перо.У кладбища Юлька попросила остановиться. Это было небольшое деревенское кладбище без церкви и часовни. Раскинулось оно на холме, и глубокий овраг разделял его на две части. Редкие березы и тополя молчаливо возвышались меж простеньких могил с железными крестами, покрашенными местами облупившейся серебряной краской. Совсем неинтересное кладбище, без единого памятника и даже без ограды. Немного в стороне, где рос можжевельник, желтела свежая могила. Крест оплетен черными лентами с надписями, бумажными цветами. Когда сюда долетал порыв ветра, слышен был негромкий и печальный металлический шелест. Это терлись друг о дружку жестяные листья на зеленом венке, приставленном к основанию креста.Юлька взобралась на холм и медленно пробиралась меж старых могил. По тому, как она нагибалась и внимательно рассматривала пожелтевшие фотографии и надписи, я понял, что она кого-то ищет. И действительно, скоро она остановилась у старой осыпавшейся могилы с ржавым крестом. Голова опущена, ветер забрасывает на лицо длинные пряди.Я хотел было подойти, но Юлька вдруг замахала руками и решительно потребовала, чтобы я вообще ушел отсюда. Ничего не понимая, я пожал плечами и вернулся к машине.Вскоре пришла Юлька. Грустная и задумчивая. В руке — голубой колокольчик. Я молча включил мотор и тронул машину.— Здесь похоронена моя бабушка по отцу, — немного погодя сказала Юлька. — Она родом из деревни Стансы. Это где-то здесь неподалеку.— Стансы? — переспросил я.— Я никогда там не была, — сказала Юлька.— Ну, это дело поправимое, — усмехнулся я и, развернувшись на шоссе, погнал назад к знакомому проселку. В Стансы я хотел заехать на обратном пути, но раз уж так получилось, почему бы не сейчас?..— Бабушка умерла, когда меня еще и на свете не было, — сказала Юлька.— Почему ты меня прогнала с кладбища?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129