Милиционер так и присел. Глаза у него в первый раз стали удивленными.— Молодец, старший сержант, скоро майором будешь, — сказал я.— Никак выпивши? — спросил милиционер.— Чего с ним разговаривать? — сказала какая-то решительная женщина, наблюдавшая за этой сценой. — За шкирку — и в милицию… Будет знать, как…— Что как? — полюбопытствовал я.— Глазищами-то так и сверкает, — сказала женщина и демонстративно отвернулась.— Что он сделал? — спросил мужчина в белой кепке.— За такси не заплатил, — ответила решительная женщина, которой не понравились мои глаза.Милиционер, свято выполнив свой долг, не спеша удалился. Разговоры прохожих ему давно прискучили. Проходя мимо трубы, которую я метра на три успел оттащить, он остановился, сунул руку в карман и снова достал маленький блестящий свисток. Но так как я был рядом, свистеть не стал.— Нужно поставить на место, — сказал он, не глядя на меня.— А как же рубль? — спросил я.— Я ведь выдал квитанции.— Два раза за одно и то же не наказывают, — сказал я. — Надо, младший сержант, читать устав.Милиционер немного подумал и сам обхватил руками железную трубу. Но поднять ее оказалось ему не под силу.— Помоги же! — наконец человеческим голосом попросил он.— Гони назад рубль, — сказал я.— А пять суток получить не хочешь?— Тащи сам… А вообще, оставь лучше на месте.— Давай не учи… — пробурчал милиционер и, повалив на себя трубу, покатил диск по асфальту на прежнее место. В лужу.Это был молоденький милиционер. Еще не опытный. Другой бы так с нарушителем не разговаривал. Для ревностного блюстителя порядка автобусная остановка — закон. Может быть, это граница его участка. А я мало того, что нарушил эту границу, так еще передвинул ее, и, возможно, не в ту сторону.Марина сидела на скамейке строгая и осуждающе смотрела на меня.— Андрей, когда ты станешь серьезным? — спросила она.— И ты против меня? — сказал я.— Я взяла билеты в кино.— У меня идея — давай возьмем лодку и поплывем по течению… Где-нибудь ведь кончается Широкая?— До начала семь минут, — сказала Марина.У кинотеатра мы столкнулись с Венькой. Все билеты были проданы, и он охотился за лишним.— Какая досада, — сказал он. — Перед самым носом кончились!Венька с любопытством рассматривал Марину. Он даже забыл про билет. А тут как раз пожилой мужчина продал лишний билет. Венька бросился к нему, но было уже поздно: билет перекочевал к худенькой девушке в очках.— И тут прошляпил! — сказал Тихомиров.Я познакомил его с Мариной. Венька стал что-то говорить, но Марина, едва взглянув на него, повернулась ко мне:— Мы опаздываем.Венька проводил нас до самых дверей, и видно было, как ему хотелось пройти в зал вместе с нами, но толстая контролерша выросла на его пути.— Не отчаивайся, — сказал я. — Вечером в общих чертах расскажу…Фильм был про войну и любовь. И заканчивался он, в отличие от большинства кинокартин, трагически. Она попала в плен, и ее повесили, а он погиб в последний день войны. У Марины грустное лицо и покрасневшие глаза.Еще сумерки прятались за Крепостным валом и заходящее солнце, рассеченное узкими черно-синими тучами, красноватым отблеском озаряло крыши домов, но на небе, тронутом легкими барашками облаков, уже ярко сияла полная луна. На площади зажглись фонари, и свет их в этот час был бледным и невыразительным. Нас обогнал высокий человек в побелевшем на сгибах брезентовом плаще. На плече, дулом вниз, охотничье ружье, в руке позвякивал поводок. Пятнистый сеттер бежал далеко впереди. Охотник звучно протопал в подвернутых болотных сапогах и свернул за угол. Я позавидовал ему. Человек провел день за городом. Видел, как взошло солнце, дышал лесным ветром, бродил по желтой прошлогодней траве, слышал пение птиц, трогал руками березу. Может быть, и зайца встретил. Правда, добычи я у него не заметил.Я сказал, что завтра утром уезжаю на полмесяца в деревню.— Жаль, — сказала Марина. — Мама наконец собралась в Москву.Ничего не поделаешь. Мою поездку отложить нельзя. Что ж, Анне Аркадьевне будет приятно узнать об этом.Марина спросила, далеко ли я уезжаю и смогу ли хоть изредка наведываться в город. Я ответил, что вряд ли.— Нам с тобой везет, — вздохнула Марина.Мы молча шли рядом. Мрачное настроение, навеянное фильмом, проходило. Я представил, как мы сейчас придем к ней домой и она убежит в маленькую кухню, чтобы поставить на плиту кофейник. Я включу приемник, сяду на широкую тахту, поверх которой пушистый плед, и буду ждать ее. Мы немного потанцуем, если я поймаю хорошую музыку. Но когда мы остаемся вдвоем, мне не хочется танцевать и пить кофе. Когда мы остаемся вдвоем, я себя чувствую счастливым человеком. Мне еще ни с кем не было так хорошо, как с Мариной. А когда она, встав у затемненного длинной шторой окна, начинает снимать платье и я слышу, как трещат крючки, щелкают резинки, шуршат капроновые чулки, мне трудно усидеть на месте.Навстречу нам попался какой-то тип в вязаной шапочке. Он еще издали, восхищенный, стал улыбаться Марине. Она сбоку взглянула на меня, мол, чувствуешь, каким успехом пользуется твоя Марина. Этот улыбающийся кретин все время оглядывался, чтобы поглазеть на ее ножки. Я заложил руку за спину и показал ему кукиш. Тип сразу перестал оглядываться и пошел своей дорогой.— Твой Кащеев был у главврача, — сказала Марина. — Он действительно собирается что-то писать.— Роман, — сказал я.— Какой он огромный, — сказала Марина. — Человек-гора… Главврач от него в восторге. Говорит, он такой остроумный. И похож на Пьера Безухова.— Глеб-то?— Я не знаю, про кого он будет писать…— Про тебя, — сказал я. — Вот увидишь.Марина с улыбкой посмотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117