Волосы короткие и прямые, как у мальчишки.— У тебя нехорошие глаза, Андрей, — сказала она.— Иди на танцы.Нонна подошла к калитке, остановилась. Покачиваясь на каблуках, посмотрела на меня.— Ты лучше иди в поле один, — сказала она. — Может быть, их там встретишь…— Говори, говори… — сказал я.— Я сказала, что мне нравятся такие мужчины, как ты, но это не значит, что именно ты мне нравишься.Рассмеялась, стукнула калиткой и легкой тенью исчезла в лунных сумерках. У клуба под Сашкину гитару затянули песню… Какой-то бедолага-жук, увлекшийся погоней за своей жучихой, шлепнулся о дерево и свалился мне на голову. Я снял его и подбросил вверх. Жук включил мотор и полетел за первой попавшейся жучихой.
Я все-таки дождался ее. На этой самой покосившейся скамейке. Старуха давным-давно заснула, и ее переливчатый храп тревожил тишину старого дома. Гармошка перекочевала к речке. А гитара умолкла. Нонна и ее подружки еще не вернулись. Из темноты теплой ночи доносился девичий смех, свист, дробный топот.Береза шумела надо мной, но гроза так и не собралась. Тучи прошли мимо, и в звездном небе величаво засияла луна. Она облила голубовато-серебристым светом крытые дранкой крыши домов, пронизала насквозь листву. Луна выкупалась в речке, вышла на берег и поочередно заглянула во все глубокие колодцы.Первым пришел из леса он. Если бы я не смотрел в ту сторону, то ни за что не увидел бы его. Он был в плаще, как испанский идальго, и лишь лицо смутно белело. Он остановился, взглянул в ту сторону, где играла гармонь, и отворил калитку председательского дома. Глухо стукнула в сенях дверь, и все затихло.А потом пришла она. Сначала из тени вымахнула кошка. Два зеленых светофора одновременно зажглись и погасли. Ольга шла быстро и легко. Она была в брюках и куртке с большими металлическими пуговицами. На каждой пуговице — маленькая луна.Увидев меня, она села на скамейку и, откинувшись назад, долго смотрела на луну. Из леса донесся тоскливый крик.— Как человек, — сказала она.Я молчал. По лицу было видно, что она счастлива: глаза сияют, как звезды первой величины, губы улыбаются.— Андрей, ты заметил, что деревья в лесу ночью кажутся в два раза толще?— Ты даже это заметила?Она взглянула на меня, улыбнулась.— Почему бы тебе не поухаживать за Нонной? Ты ей нравишься…— Мне нравишься ты, — сказал я.— Я тебе очень сочувствую, Андрей… Мне тоже нравится один человек, а вот нравлюсь ли я ему — не убеждена.— Нравишься.— Ты добрый, — улыбнулась она.На душе у меня было пусто. И этот теплый весенний вечер, майские жуки, шумящая береза — все это показалось неестественным, как декорации в театре. А я актер, с треском проваливший свою роль.Снова в лесу крикнул филин. И как мне послышалось, очень сочувственно. А Оля сидела рядом, смотрела на звезды и улыбалась. Я понимал, что мне лучше всего встать и уйти. На старый сеновал. Закутаться с головой в тулуп и лежать. Можно пойти в клуб. Ребята найдут выпить, позову Нонну и буду бродить с ней по темным улицам и изливать свою горечь…— Ты целовалась с ним? — спросил я.— Не говори глупости… Посмотри, какая удивительная луна сегодня. А звезды смеются…— Надо мной, — сказал я.— Хочешь, поцелую?— Как сестра или как мать?— Напрасно стараешься — сегодня ты меня не разозлишь.— А что, если я дам ему в морду?— Вот что: уходи!— Ладно, — сказал я, поднимаясь.Она тоже встала. Я приблизился к ней и стал смотреть в глаза. Она спокойно выдержала мой взгляд. Припухлые губы чуть улыбались. Я вдруг вспомнил азиатскую пустыню, которую исколесил с экспедицией. Возьмешь в ладонь желтый песок, сожмешь кулак — и песок, просачиваясь сквозь пальцы, медленно уходит. Нечто подобное я испытывал сейчас, глядя в Олины глаза.— Ты мне нравишься, Андрей, — сказала она. — Если бы ты стал ухаживать за Нонной, я, наверное, ревновала бы… Ну, поцелуй же меня!Я ошеломлен. С минуту стою как чурбан.— А как же он? — задаю я глупый вопрос.Обеими руками она отталкивает меня и говорит:— Этот мир населен мужчинами-дураками… Ты ведь любишь меня. Ну вот, я рядом. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал… Не спрашивал ни о чем, а поцеловал!Мне показалось, что она сейчас заплачет. Но я не мог ее поцеловать. Какой-то бес сидел во мне.— Ты ведь была с ним, — хриплым, незнакомым голосом сказал я.— Я люблю его, — шепотом сказала она. — Тысячу лет!Я все-таки разозлил ее. Она метнула на меня полный презрения взгляд и побежала по тропинке к крыльцу. Отворив дверь, обернулась.— Но я с ним еще не целовалась, дурак, — сказала она. — Ни разу.Хлопнула дверь, и стало тихо. Звезды над головой смеялись. Хохотали до упаду. Послышался негромкий треск. Или жук стукнулся о ствол, или вылупился на свет божий запоздалый березовый лист.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Лунный свет нашел щель в крыше. Голубоватый луч блуждал по темному сеновалу. Где-то в углу, под полом, попискивали мыши. Сашка уже давно спал, а ко мне сон не приходил.Послышались чьи-то шаги, голоса. Один певучий, девичий, другой медлительный, басовитый. Настя со своим кавалером. Гришка называл его Длинным.Они сели на доски. Это совсем близко от сеновала. Парень кашлянул, потом спросил:— Отелилась твоя Машка-то?Настя засмеялась.— Опять про коров? Эх ты, Вася…Помолчав, парень обиженно сказал:— Про коров нельзя, про трактор тоже… Про что же говорить?— Ты лучше помолчи.Парень долго молчал, потом сказал:— Опять приходил Тимофеич… Зовет в колхоз. Может, согласиться?— У самого голова на плечах.— У вас, Насть, много не заработаешь… А на мелиоративной станции я больше сотни заколачиваю.— То про коров, то про деньги…Парень кашлянул и снова замолчал. Послышался шорох, скрипнула доска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117