Очень уж холодные ночи и дни мы проводили на берегу и, если место было пустынным и с питьевой водой, оставались дня на три-четыре. Не знаю, как сейчас, а тогда эти места были прекрасными... Земля обетованная... Обращенные к морю склоны гор покрывала вечнозеленая растительность. Желто-оранжево-белые берега... Бирюзовое море... Однажды, где-то в Финикии, мы поднялись с Наоими на одну из приморских гор и устроили там веселый пикник... Все было так хорошо... Вокруг был Эдемский сад, а мы были Адамом и Евой...
В один прекрасный вечер, где-то в середине нашего средиземноморского путешествия, я заметил в глазах Наоми острое желание подзалететь... И вновь сомнения охватили меня... Мне захотелось плюнуть на предпринятое хождение к озеру Искандеркуль, которое, может, еще и не существует – не завалило еще... Спасать свою шкуру за пять тысяч лет отсюда... Вот оно, мое счастье, оно под рукой, она, молочная шоколадка с голубыми глазами, всегда смотрит на меня, как на большого ребенка, который может шалить, может рассказывать глупости о каких-то Альбере Камю и Платонове, но который всегда сделает так, как она, Наоми, захочет. Но эта дикарка, едва выучившая три сотни русских слов, не хотела меня останавливать... Эта умница, в тысячу раз умнее меня, понимала, что меня нельзя останавливать... Она понимала, что я должен идти, бежать... Бежать, чтобы жить.
...Вблизи острова-крепости Тир нас чуть было не захватили в плен местные жители. Они, на шустрых лодках из ливанского кедра, окружили наше тихоходное папирусное суденышко. Но я забросал их пороховыми взрывпакетами, и они умчались прочь в свою крепость, сочинять про меня небылицы. Я не стал в них стрелять, жалко было – в 332 году до нашей эры мы с Баламутом-Македонским сравняем эту крепость с землей, а всех жителей в отместку за упорство продадим в рабство...
В устье Оронта мы бросили лодку и, нарядившись прокаженными, пошли в город Алалах. Там за пару железных пластин приобрели пару дамасских ослов (в те времена дамасский оазис славился не клинковой сталью – железным веком еще и не пахло – но крепкими и выносливыми длинноухими) и пошли по караванному пути к городу Терка на Евфрате. Через несколько сотен с небольшим лет этот караванный путь протянется через крупнейшие города Среднего Востока аккурат к Бухаре и Мараканде, но это ведь только через несколько сотен лет...
Примерно на середине пути (в часе пути до Пальмиры), у Наоми пошли месячные, и мы решили стать на привал пораньше. Однако не успели найти закрытого от ветра места и разжечь костер, как напала волчья стая. К этому времени я уже научил девушку владеть пистолетами и ружьем, и, пока она палила из них по охамевшим животным, я шинковал их саблей. Но волков было не менее дюжины, и последние два из нее вцепились в нас намертво.
Мой волк, детина килограмм в пятьдесят, опрокинул меня на спину и стал тянуться ощеренными зубами к моему горлу. Я держал дрожащими от напряжения пальцами его за бока, но волчья пасть придвигалась все ближе и ближе...
Знаете, что меня спасло? Посмотрев ему в глаза, я увидел... желтые глаза Худосокова!
Вы скажете – это метафора, бред преследования или еще что-то из области клинической шизофрении, но лично у меня никаких сомнений, что на мне лежит и подбирается к горлу одна из поганых жизней Ленчика, не было... Люди все одинаковы – в большинстве своем они готовы проиграть кому угодно – незнакомцу, пионеру, начальнику отдела, себе, наконец, но не извечному сопернику... И я собрал последние силы и сделал то, что Худосокова испугало – рывком бросил голову вперед и вцепился зубами в его воняющее псиной горло. А у нас, дорожного люда так: испугался – погиб! Воспользовавшись замешательством противника, я успел-таки схватить выроненную саблю за клинок и, разрезая себе пальцы, проткнул волка насквозь. И только тогда увидел Наоми – ее грызла волчица. Я разрубил рычащую тварь пополам...

* * *

В Пальмире мы провели около месяца – раны Наоми долго не заживали. У нее были сильно повреждены правые плечо, ягодица и левая лопатка. Так сильно, что местный царек не захотел ее... Наоми сильно переживала, но после того, как я поклялся, что не разлюблю ее, а после заживления ран сделаю ей пластическую операцию, да так, что швов и не видно будет, перестала кукситься и начала строить мне глазки.
В конце апреля 2994 года мы сделали тростниковую лодку и поплыли вниз по Евфрату.

3. Евфрат, Персидский залив, Персия. – Шоколадка интересуется модами. – Посылка в ХХ век.

Путешествие по Евфрату оказалось на редкость спокойным. «Кто знает жизнь – не торопится», – как-то проговорила Наоми, с недоумением наблюдая, как я полирую ладонями весла. И в результате такого ее отношения к скорости передвижения мы спускались до Ура – города на самом устье Евфрата, около месяца.
К берегу мы приставали лишь накипятить воды, настрелять и нажарить дичи и просто походить по твердой земле. От Ура до Чохор-Бохара, конечной точки нашего морского путешествия, мы добирались четыре луны. Проистекало оно несколько хуже средиземноморского – летнее солнце палило нещадно. Но спешить нам было незачем. И мы особенно не утруждались – на морском берегу всегда можно было найти прохладную уютную пещерку и на пару дней устроить в ней земной рай с шашлыками и вином (винное производство не приостанавливалось у меня ни на минуту – на корме моей лодки всегда булькало водными затворами до дюжины узкогорлых синеньких египетских кувшинов).
В Чохор-Бохаре мы высадились в самом начале сентября. Местное племя рыбаков хотело, было, поработить нас, но я все предусмотрел:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111